— Что, у Машки в погребе чернику ели?
— Да нет… С чего ты, дед Ефрем, взял? — удивились друзья, посмотрев друг на друга, и вздрогнули: у обоих язык, губы и руки черные, как и заляпанные каплями рубахи.
— Да так, к слову сказал. По вам же ничего не видно.
Мальчишки закрутились возле бочки с дождевой водой, стараясь отмыться, но бесполезно. Дед продолжал бродить по ограде:
— Есть хто дома?
Мишка поднял крышку, отпустил сестренку на волю. Та округлила глаза:
— Ой, Миша! Ты что, у тети Маши в погребе чернику ел?
— От те раз! Откуда взялась? А я думал, никого нет. Тятю позови! — подскочил к девочке Ефрем. — Он мне зараз нужен.
Мишка и Кузя в подавленном состоянии притихли: если уж Дашка догадалась, где они были и что делали, то наказания им не избежать. Думая, как быть, присели на крыльцо.
— Давай всю вину на деда свалим, — тихо проговорил Мишка. — Скажем, что это он в погребе чернику сожрал. Он все равно заговаривается, ничего не помнит. Ему простят, а нам нет.
— Как?
— Сейчас, погодь! — оживился Мишка и к деду. — Сосед, а ты что пришел-то?
— Дык, отца мне твово надо, чтоб оглоблю дал да пособил, если что.
— Зачем?
— Дык, к моей бабке мужики свататься приехали, полечить бы надо по хребтине.
— Отца нет, на откатке, золото моет. Ждать будешь?
— Как ждать? — вытягивая шею глухарем, заглядывал в сторону своего дома дед. — Увезут бабку, покуда я тут жду.
— Тогда давай мы тебе поможем!
Ефрем недоверчиво смерил их презрительным взглядом, но согласился:
— Давайте, только скорее!
— Снимай рубаху! — скомандовал Мишка.
— Нашто?
— Переоденемся, чтобы тебя не узнали, будто не ты ее муж. А то убегут раньше времени.
Дед Ефрем послушно стянул рубаху, надел Мишкину, заляпанную каплями черники. К удивлению, она подошла ему в самый раз. Довольный Мишка сбегал в дом, принес чернила, вымазал ему рот и бороду:
— Теперь точно не узнают! — И Кузе: — Идите!
— Как это, идите? А ты что?
— Куда я с Дашкой? Мне мамка велела водиться. К тому же я красил, а тебе дело заминать, — отговорился хитрый товарищ и, подавая деду палку, направил его к воротам. — На вот тебе, идите с Кузькой пока, а я на подхвате буду! Если что — крикнешь… — И уже тише: — Старый хрыч.
Кузе делать нечего, потащил деда домой. Чувствовал, что это все плохо закончится. Едва за их спинами хлопнула щеколда закрываемой калитки, в высохшем от склероза мозгу деда Ефрема сработала стрелка памяти: он тут же забыл, зачем приходил и куда они сейчас идут. Все же в Кузе узнал своего соседа, поддерживаемый им за локоть, начал вспоминать:
