Мужчина улыбнулся ей.
– Пописала? – добродушно спросил он, не убавляя шага. Глухая кирпичная стена, обеспечивавшая уединение посетителям туалета, закрывала девушке путь к бегству.
Она остановилась как вкопанная и крикнула:
– Эрик! – видно, так звали ее беспомощного дружка. Потом стремительно повернулась, и волосы окутали ее как плащ, отчаянно схватилась за ручку двери, словно хотела спастись от него, спрятавшись внутри.
– Глупышка, – почти сочувственно сказал он, схватил девушку за руку и ткнул ей в бок электрошоком.
Было холодно – намного холоднее, чем, по ее представлениям, должно быть в Кентукки в ноябре. Когда она думала о Кентукки, ей всегда представлялись яркое солнце, лошади и бескрайние поля, поросшие густой зеленой травой. Но она бывала на ферме Уистлдаун лишь летом, в последний раз семь лет назад.
Сейчас ее привела сюда трагедия.
Александра Хейвуд выбралась из большого белого «Мерседеса» – одного из нескольких автомобилей, круглый год стоявших в здешнем гараже, и сразу почувствовала холод. Ее длинный темно-серый шерстяной жакет с мерлушковым воротником и манжетами был подпоясан в талии. Черного кашемирового свитера с воротником-хомутом, черных кожаных брюк в обтяжку и высоких черных ботинок на каблуках должно было хватить для тепла, но не хватало. Она мерзла. Пришлось сжать зубы, чтобы не стучать ими. После похорон отца она сильно похудела, потеряв около пяти килограммов, и при росте в сто семьдесят сантиметров казалась просто худышкой. Ее красота тоже поблекла, потускнев, как лампочка, горящая вполнакала. Кожа стала совсем бледной. По сравнению с ней платиновые волосы длиной до лопаток, сейчас собранные в пучок на затылке, казались более темными, чем были на самом деле. Ее тонкие черты заострились, под темно-синими глазами чернели круги. Она пыталась скрыть следы горя, накрасив губы алой помадой от Шанель и запудрив синяки под глазами, но факт оставался фактом: она выглядела призраком прежней Алекс. И чувствовала себя не лучше.
В это пасмурное утро низко нависшие тучи сулили дождь. На грязном пригорке красовался ветхий сарай, за ним еще какое-то сооружение, напоминавшее железнодорожный тоннель. Постройки казались графитово-черными. Заиндевевшая трава на полях, маленький пруд справа, кучка голых деревьев, тянувших к нему узловатые сучья, слева и узкая асфальтовая дорожка, на которой она стояла, – все было окрашено в разные оттенки серого.
