19 августа 1991 года утром я оказался в поезде Москва – Рига. Я уехал в отпуск. И поездная бригада сообщила о событиях в Москве. На подъезде к Риге я видел эти танки или боевые машины – они там эшелонами стояли. Поэтому, как только смог, я вернулся в Москву. 20-го и вернулся – хотя билетов и не было. И главред Сережа Корзун сразу же послал меня в Моссовет, где был один из центров сопротивления путчистам. А ночь с 20-го на 21-е – ту самую ночь – я провел в Белом доме. И 21-го весь день был там, 22-го…
Может, потому, что мы уже все были в возрасте, уже пожили при советской власти. Мне сказали идти в Белый дом – я пошел. Сказали бы, что надо брать интервью у бен Ладена – значит надо брать интервью у бен Ладена.
Работали мы на «Эхе Москвы» абсолютно профессионально, хотя я тогда получил свой первый и единственный выговор за то, что у нас в эфире не было членов ГКЧП. То есть освещение получилось однобоким. «А сами путчисты где?» – спрашивал Корзун. Я говорю: «Их не было в Белом доме, Сережа». Он говорит: «Ничего не знаю. Должно быть представлено две стороны». Но я-то был в одном месте. Несправедливый выговор. До сих пор переживаю, хотя уже целых двадцать семь лет прошло.
Сложить какую-то целостную картину из того, что тогда происходило, до сих пор не могу – все видится какими-то урывками, эпизодами, на эмоциях. Возможно, еще и потому, что такой драйв был, пацанский – мы же тогда были пацаны и вели себя соответственно по-пацански.
Вспоминается, как в ночь на 21 августа на четырнадцатом этаже Белого дома мы, четыре журналиста, пьем кофе, свет погашен. Нас предупредили: на крыше напротив снайперы, поэтому сидим под столом на полу и не знаем, что происходит вокруг. Понимаем, что не сегодня завтра, а может, и через пять минут сюда ворвутся, уложат, застрелят, что-то за стеной громыхает… «А до смерти – четыре шага…», как пелось в песне времен войны, и мой друг Сережа Пархоменко, который теперь всем хорошо известен, обращаясь к одному из коллег, говорит: «Слушай, у тебя, я знаю, сахар есть – не поделишься? Я просто несладкий кофе не пью», но тот человек, который сейчас прекраснейшим образом существует на российском телевидении, ответил: «Нет-нет, я сам с сахаром буду…» – и высыпал его себе в чашку… Это был последний сахар. В моих воспоминаниях весь путч на этой «сладкой» истории завязан.
