– А я почем знаю. Проверь, дышит или нет.
Котыч наклонился ниже, и в нос ему ударил сильный запах алкоголя. Он протянул руку к шее, чтобы потрогать пульс. И тут женщина, открыв глаза и посмотрев на мужика, как ему показалось, вполне осознанно, вдруг заорала на весь лес:
– Черный во-о-рон, черный во-о-рон…
Мужики подскочили, как ужаленные.
– Что за… , – выругался с перепугу Котыч и уронил фонарь. Тот покатился в кювет, оставляя светлый след, а затем погас. Они остались в кромешной тьме.
Женщина все кричала и размахивала руками, потом со стуком уронила их на землю и опять затихла.
– А чтоб тебя! – выругался снова Котыч. – Вот ведь как напугала, зараза, – он присел и стал шарить в траве.
– И не говори! Думал, в штаны тут же наложу, так передрейфил, – поддержал его Сегамачо, пытаясь найти фонарь с другой стороны. Рука его неожиданно наткнулась на теплое женское бедро. Он провел ладонью немного выше, коснулся пальцами кучерявых волос, и его сознание как будто взорвалось.
Что случилось дальше, он так и не понял, одно только крутилось в мозгу: если сию минуту он не поимеет эту пьяную бабу, непонятно, как оказавшуюся ночью в лесу, то просто сойдет с ума. Он стал лихорадочно расстегивать ремень.
– Ты что делаешь?! – в ужасе воскликнул Котыч. – Совсем ума лишился?
– Костян, отстань. Она все равно ничего не соображает, – захлебываясь слюной, шептал Сегамачо, стаскивая с ягодиц штаны. Он снял с головы кепку, вытер ее влажный треугольник, краем сознания вспомнив о гигиене, и с коротким всхлипом вошел в теплое лоно женщины.
Все закончилось через две минуты. Помутнение как началось, так же быстро и прошло. Сергей Иванович, пожилой уважаемый человек, деревенский участковый, неуклюже поднялся с земли и, боясь взглянуть на друга, стал одеваться и отряхиваться.
Котыч молча смотрел на него и не верил своим глазам. Он вообще отказывался верить в то, что произошло на обочине. Все было так неожиданно и стремительно, что ничего сказать или сделать он не успел.
– Ну что уставился? – сердито проворчал Сегамачо. – Кто-то ее уже до нас оприходовал. Я не первый. У тебя сто лет уже бабы не было. Давай, пока есть возможность.
– Я не ты, так сорваться не могу. Я брезгливый. А ты, Серега, молодость вспомнить решил, когда не пропускал ни одной юбки? Тебе не противно?
– Теперь противно, а пять минут назад будто переклинило, – он на секунду замолчал, потом продолжил. – Ладно, прекращай меня воспитывать, волосы на себе рвать точно не буду, их и так уже не осталось.
