. Солнце, чей колесничий повернул коней на тропу к стране, где правит Податель богатств
[283], покинуло гору Малайя, таянием инея просветленную на заре. Сначала расцвели цветы, потом выглянула свежая листва, жужжание пчел и пенье кокилы
[284] послышалось — в такой последовательности воплотившись, явилась в лесную страну весна. Множество цветов, раскрывшихся по миновании холодов на кимшуке
[285], украсили ее, словно царапинки, нанесенные на теле ноготками захмелевшей и робость отринувшей возлюбленной. Солнце пока только немного смягчило холод, от которого стынут закушенные губки дев, и сбрасывают они с бедер пояса, но совсем его не прогнало. Колеблемые ветром, налетающим с горы Малайя, лианы мангового дерева, покрывшиеся бутонами, словно исполняют пантомиму, пленяющую души даже тех, кто отрешился навсегда от гнева и желаний. Как толпы просителей тянутся к царской казне, наполняемой мудрым ведением государственных дел ради помощи добродетельным, так пчелы и водяные птицы стремятся к озеру, расцветшему лилиями с наступлением весны. Не только весенние цветы ашоки влекут сердца, но и свежие листочки, которыми украшают ушки прелестные девы и которые воспламеняют страстью их возлюбленных. Над курабакой
[286], листья которой словно нарисованы на теле весны влюбленным божеством, вьются жужжащие рои пчел, которых она щедро поит нектаром. Цветы распускаются, окропленные вином из уст дев
[287], чьи лица прекрасны, как эти цветы, и дерево бакула осаждают длинными вереницами пчелы, алчущие меда. На лесных опушках, пестреющих яркими цветами и сладко благоухающих, уже слышится первое кукование кукушки, мерное и неторопливое, словно некое повествование, льющееся из уст красавицы-скромницы. В садах побеги лиан колеблются от ветра, словно руки, движущиеся в такт нежному пенью — пчелиному гулу, услаждающему слух, и белые цветы на них блещут, как улыбки. Женщинам дарит радость вино, друг любви, и еще грациозней от него их милые игры с мужьями, не мешающие страстным их ласкам. Бассейны при домах, покрывшиеся расцветшими лотосами, над которыми звучат, как во хмелю, трели водолюбивых птиц, прекрасны, словно расцветшие улыбками лица дев, играющих, бренча, распущенными поясами. Дева-ночь, чей лик бледнеет в сиянии взошедшего светила холодных лучей, укрощенная весною, тихо тает, словно утратившая в разлуке радость свиданий с любимым. Месяц прохладными лучами гонит усталость от любовных ласк и заставляет бога, несущего на знамени дельфина
