29—31. После чего тот несметно богатый государь, светоч рода Бходжей, выдав сестру замуж, повелел своим сановникам почтить приемом каждого из других царей. Цари же, скрывая негодование под личиною ликования, подобные чистым на поверхности озерам, таящим крокодилов на дне, распрощались с владыкой Видарбхи и отбыли, как бы воздав за оказанные почести свадебными дарами. Но уже раньше все они вступили в заговор — с целью похитить при отъезде желанную деву они устроили засаду на пути Аджи.
32—33. Между тем правитель кратхов и кайшиков, справивший свадьбу своей младшей сестры, дав за нею в приданое полагающееся богатство, отпустил и сына Рагху; он отправился с ним проводить его, по миновании же трех привалов в пути расстался с Аджей, прославленным в трех мирах, как месяц, сблизившись с солнцем до предела, потом удаляется от него.
34—35. А каждый из тех царей уже обозлен был против властителя Кошалы, отобравшего у них дани, и потому не могли потерпеть заговорщики, чтобы сыну его досталось то сокровище среди женщин. И когда он с царевной бходжей приблизился к ним, надменный сонм царственных воителей преградил ему путь, как враг Индры[249] — богу Вишну на третьем его шаге, обретшему богатства от Бали.
36—49. Царевич поручил охранять ее отцовскому советнику с немалым войском, сам же встретил рать царей, как река Шона[250] бурлящими волнами встречает вторгающиеся в нее воды Ганги. Сошлись в бою пеший воин с пехотинцем, колесница с колесницей, конник с таким же всадником, воин на слоне с боевым слоном, — равный с равным. Гремели боевые барабаны, и шум битвы заглушал голоса лучников, потому не выкликали они имена родов своих, а только посредством стрел с вырезанными на них именами сообщали их друг другу. Пыль, поднятая копытами коней, еще гуще становилась от колесниц, и от хлопающих ушей слонов она вздымалась тучами, застлавшими солнце, словно покрывалом; и она оседала на развеваемых ветром знаменах с изображениями рыб, так что казалось — рыбы те пьют нахлынувшую помутившуюся воду. Только по стуку колес узнавалась колесница, по звону бубенцов — слон, и в облаках пыли только голоса, произносящие имена вождей, позволяли отличить соратников от врагов. Но потоки крови из нанесенных оружием ран на телах воинов, слонов и коней разрежали, словно солнце на заре, ту мглу, застилавшую взор на поле сражения. И столп пыли, коего подножье осело на землю, пропитанное кровью, а вершина отделилась, несомая ветром, уподобился дыму от огня, тлеющего понизу углями. Оправившись от нанесенных ударов, воины, уцелевшие на колесницах, порицая своих возничих, вновь поворотили коней в гущу боя, яростно сокрушая врагов, их ранивших прежде, которых узнавали по уже замеченным стягам. Стрелы искусных лучников, хотя полет их прерывали, рассекая надвое, вражеские стрелы, все же достигали цели своими железными наконечниками, увлекаемыми неудержимой скоростью. Когда острые, как бритва, лезвия пущенных стрел отделяли от плеч головы погонщиков слонов, волосы их запутывались в когтях налетавших коршунов, отчего не сразу они падали на землю Вот всадник нанес удар врагу, но не пользуется тем, что тот, припавший, уклоняясь, к конской шее, не может разить в ответ, и нового удара не наносит. Слоны, извергая из хоботов воду, тушили огонь, вспыхивавший от искр, высекаемых ударами об их огромные бивни обнаженных мечей отчаянно бьющихся латников. И поле сражения подобно было пиршественному чертогу Смерти, в котором кровь лилась, как вино, отрубленные стрелами головы были плодами, а кубками — свалившиеся с голов воинов шлемы.
