Пятого апреля четвертый караван исчез вместе с прекрасными надеждами, как бы скоро мне за ним не последовали, мы все-таки его не увидали бы по эту сторону Зимбамуэни.
На следующее утро для возбуждения энергии в моих больных людях, я принялся бить тревогу, ударяя большой ложкой в оловянную сковороду; я намекал им, что следует готовиться к софари. Судя по той живости, с которой они начали собираться, этот маневр на них, видимо, произвел хорошее действие. Мы выступили раньше восхода солнца. Жители Кингуру с быстротою ястребов набросились на оставленное нами тряпье и негодный хлам.
Продолжительный, пятнадцатимильный поход в Имбики, показал, как сильно затянувшаяся стоянка в Кингуру деморализировала моих солдат и пагасисов. Только немногие из них в состоянии были к ночи добраться до Имбики. Остальные, шедшие за нагруженными ослами, явились к следующему утру в плачевном состоянии духа и тела. Камизи, пагасис, страдавший болью в пояснице, исчез с двумя козлами, захватив с собою мою палатку и все богатство Уледи, состоявшее из его праздничного дишь-даша — длинной арабской рубашки, зерна, и небольшого количества тонкого полотна. Эта пропажа не могла быть оставлена без внимания, Камизи должен был быть пойман. В погоню за ним были отправлены Уледи и Фераджи, а мы остались в Имбики, чтобы дать отдохнуть несколько измученным солдатам и животным.
8-го мы двинулись и прибыли в Мзува. Этот переход для наших караванов был одним из самых тягостных, несмотря на то, что он был не более десяти миль. Мы шли непрерывным кустарником, который прерывался только тремя узкими прогалинами, на которых мы ненадолго останавливались, чтобы несколько отдохнуть от невыносимо тягостного путешествия. Распространявшийся запах его пахучих растений был так крепок и остр, и воздух был наполнен таким количеством миазмов от гниющих растений, что я каждую минуту ожидал, что мы все свалимся в припадках горячечной лихорадки. К счастию, это бедствие не прибавилось к тому, которое мы терпели от нагрузки и разгрузки постоянно падающих тюков. Сила семи солдат, сопровождавших семнадцать навьюченных ослов, была слишком недостаточна для прохождения по кустарникам; в фут шириною тропинка, обрамленная по сторонам колючими иглистыми накрест перекрещенными растениями, не представлялась удобной для прохождения всего, что было выше четырех футов; понятно, таким образом, что ослы четырех футов вышиною, навьюченные тюками в вышину также не менее четырех фут, должны были сильно страдать. Мы ежеминутно должны были останавливаться и поднимать падавшие тюки. Этот непрерывный труд привел людей в такое отчаяние, что они принялись роптать, что взялись за эту работу. Я прибыл в Мзуву один с десятью ослами, которыми я правил, и Мабруком-младшим, обыкновенно бестолковым, но на этот раз, выдержавшим себя до конца мужчиной. Бомбай и Уледи остались далеко позади, с наиболее измученными ослами. Самые горькие испытания достались на долю Шау состоявшего при повозке; он рассказывал мне, что он излил целый поток ругательных слов, употребляемых моряками, и изобрел еще новые, пригодные к ex tempore. Совершенно избитый, он вернулся только к двум часам следующего утра. Действительно, я убежден, что даже самый наиправедный человек не сдержится от проклятий, проходя по этим нескончаемым кустарникам, вынося целый ряд неудобств, и исполняя непрерывную сизифову работу. Сколько раз, во время этого тяжелого пути, я сожалел о моем прежнем положении — о моем тихом отдыхе в Мадриде, в мягком и слишком покойном кресле. Первый человек, сказавший, что путешествие составляет рай для одних сумасшедших, вероятно, пришел к этому выводу рядом испытаний, сходных с теми, какие мы вынесли в этот день.
