Все молчали.
Между тем ночь полностью вступила в свои права. Уже невозможно было разглядеть лицо соседа, но мы знали, что всех нас беспокоит один и тот же вопрос.
***
По возвращении в госпиталь я явился к главному врачу.
– Ну, что хорошенького вы мне расскажете? Прошу вас, садитесь!
– Больше плохого, чем хорошего, – ответил я и подробно рассказал о получении голодного рациона в Гумраке, о сделке с румынами.
– Пусть это вас не волнует. К сожалению, подобные офицеры и чиновники имеются не только в румынской армии, но и у нас, – заметил главврач.
– Я хочу рассказать вам еще кое-что, – продолжал я. – Только вот не знаю, хорошее это известие или плохое. – Я вынул из кармана листовку с текстом о капитуляции и протянул профессору. По мере того как он читал листовку, выражение его лица становилось все серьезнее.
– Неужели у Паулюса хватит на это мужества? – проговорил вслух доктор. – Верховное командование Красной Армии совершенно правильно оценивает наше положение. У них есть все возможности уничтожить нас. Это они могут сделать за две-три недели.
– Значит, вы стоите за капитуляцию, господин подполковник?
Профессор ответил не сразу, а когда заговорил, я понял, что каждое его слово было хорошо обдумано.
– Речь идет не о моей личной капитуляции, а о том, отдаст ли Паулюс приказ сложить оружие. По-моему, он обязан это сделать ради интересов германского народа.
– Почему ради интересов германского народа? Ведь командующий подчиняется Гитлеру. Неужели он пренебрежет приказом фюрера «держаться во что бы то ни стало»?
– А кто такой Гитлер? Неужели вы на самом дело верите в то, что он – выразитель национальных интересов? Верите в его национал-социализм? – И обычно спокойный главврач повысил голос. – Беру на себя смелость утверждать, что все его слова ни больше ни меньше как пустая болтовня. Гитлер – это олицетворение никем не ограниченной власти. И война для него – большой гешефт.
– Так-то оно так, но без власти тоже ничего не сделаешь, – возразил я.
– Правильно. Только власть необходимо поставить на благо народу, а в третьей империи такого произойти не может. Или вы считаете, что, если здесь, на берегах Волги, околеет четверть миллиона немецких граждан, это сделает наш народ более счастливым?..
– Вы говорите почти так же, как коммунист Вайнерт…
– Я далек от того, чтобы считать себя коммунистом. Я – убежденный христианин. Не знаю, как бы я отнесся к установлению коммунистического режима в Германии, но не об этом сейчас речь. То, что произошло с 6-й армией по приказу фюрера, я считаю преступлением.
