Но уже на следующий день знакомства (а может, и в первый, просто я заметила это только на следующий день) мы начали пожирать друг друга глазами. Лишь только наши взгляды встречались, контакт между ними становился ощутимым, как прикосновение. Мы могли водить друг друга глазами, не отпускать друг друга, держа одними глазами, говорить… Но чаще сидели молча, выпрямив спины, с лучезарно-сумасшедшей улыбкой на губах, и трахали глазами друг друга.
Секс глазами — я впервые открыла его для себя! И он ничем не отличался от всех иных способов заниматься любовью. Те же пульсирующие движения: вдавить взгляд, а затем всплыть, чтобы нырнуть еще глубже. Тот же ритм. Те же чувства: словно сердце падает в живот, а тело ноет сладко и невыносимо. Мы трахались глазами день за днем, оставаясь невинными. И этот факт делал нашу близость еще прельстительней. Возможно, мы не стремились в кровать именно потому, что и без того занимались сексом. И запредельно высокий градус эротизма нашей дружбы делал ее, по сути, лишь не названным вслух половым актом.
Просто однажды, провожая Юлия домой, я привычно потянулась ткнуться губами в его щеку и, промахнувшись, попала в уголок рта. И его рот ответил мне раньше, чем Юлий смог его остановить, прежде, чем он смог осознать, что происходит. И мои губы прилипли к его рту раньше, чем я сумела сформулировать в голове хоть какую-то завалящую мысль. Наши губы сплелись в клубок, срослись вместе, как два куска теста. Их уже невозможно было разнять, не перепутав. А когда это стало возможным — было уже утро.
А потом еще одно утро… и еще одно… и еще…
И у нас впервые появилась тема, о которой мы не говорим.
Я честно ответила на очередное письмо из Америки. Юлик продолжал жить с Милой. Она не паниковала из-за его отлучек. Она привыкла к его ночным зависам с друзьями, привыкла, что Юлик может пропасть на сутки, привыкла, что он, свободный и бесшабашный, словно ветер, всегда возвращается домой, и принимала как данность: если хочешь жить с Юликом, его не нужно ни о чем расспрашивать и нельзя ни в чем упрекать.
Мы не говорили об этом. Мы говорили только о любви, а если не говорили, то занимались ею. И как раньше не существовало для нас запретных слов, так не было теперь никаких запретов, так на моем и его теле не было места, куда бы не добрались наши губы.
Мы не говорили о будущем.
И я была счастлива, ослепительно и бездумно. Я ходила по городу, раздуваясь от счастья, словно воздушный шар, и неся себя осторожно, боясь, что, сделав неловкий шаг, попросту лопну от распирающей меня радости существования.
