...Дежурный адъютант, постучавшись, вошёл в кабинет военного министра. Милютин, оторвавшись от дневниковых записей, поднял голову, спросил:
— Телеграмма из Константинополя? От графа Игнатьева?
— Да, ваше превосходительство.
— Что пишет наш стамбульский посланник?
— Граф Игнатьев сообщает, что турки опять настояли на недельной отсрочке.
— Ясно. Тянут время. Положите, пожалуйста, телеграмму мне на стол. Можете идти.
— Слушаюсь.
Подождав, пока за адъютантом закрылась дверь, Милютин, до того внешне спокойный, сразу же взял телеграмму. Пробежал её дважды глазами, но так и не нашёл в пространных строках того, что хотел бы увидеть в очередном, каждодневном сообщении из Константинополя. Телеграммы с проходившей конференции по балканским делам, поступавшие в Санкт-Петербург, дублировались в три министерства — иностранных дел, Военное и Морское. Милютин подумал:
«Турки сами толкают нас к войне. Неужели они думают, что Россия оставит в беде и Сербию, и болгар? Не австрийцам и германцам же заступаться за них».
Военный министр взял ручку, осторожно обмакнул перо в чернильницу и привычно сделал новую запись в своём дневнике:
«31 декабря. Пятница...
Вчерашнее заседание константинопольской конференции должно быть последним и решительным. Однако же вышло иначе: опять дали туркам отсрочку до следующего понедельника, чтобы надуматься.
Таким образом, заканчиваем мы 1876-й год в том же положении выжидания, в каком находились во всё почти течение его. Встречая Новый год, каждый вопрошает: что-то принесёт он России? Восстановление ли спокойствия и обычного течения дел или войну со всеми её бедствиями и грозными последствиями?»
Милютин отложил в сторону ручку и, задумавшись, стал ожидать, когда высохнут чернильные строчки. Мысли, навеянные только что прочитанной телеграммой с берегов Босфора, набегали тревожные:
«Надо завтра же переговорить с Обручевым по плану мобилизации. Послать новую докладную записку государю. Что ещё сделать в первые дни Нового года?..»
Военный министр, перебрав в уме фамилии тех, с кем советуется Александр II по балканским делам, решил:
«Надо свидеться с Николаем Николаевичем. Как-никак, царский брат и командующий войсками гвардии. Уж он точно постоит за болгар. И не откажет в помощи сербскому князю Милану Обреновичу...»
Придвинув к себе дневник, Милютин перевернул назад несколько десятков исписанных страниц. Стал читать с начальной мыслью:
«С чего же мы начали входить в войну на Балканах? Не сами же её создали для себя? »
