— Ужас какой! — убежденно проговорила торговка. — То-то у него и лицо белое, как у покойника. А глаза чернющие, будто угли. И как вы такого соседа не боитесь, дядюшка?
— А чего бояться? — удивился фонарщик, опираясь на шест и, видимо, радуясь возможности поговорить. — Молодой тьер Коринза — юноша воспитанный, прекрасных манер и образования. Соседям от него никакого беспокойства. Бывает, приходит навеселе, ну так дело молодое, кто в его возрасте не грешен? А что некромант, то так уж ему на роду написано, благородные тьеры-то сами себе дар не выбирают. Что благие боги ребенку при рождении выделили, так тому и быть.
— Что ж его родной отец выгнал, такого распрекрасного? — поджала губы ничуть не убежденная торговка. — И видом он все равно странный: губы красные, ровно у девицы юной, брови черные… Словно крашеные!
— Крашеные и есть, — подтвердил фонарщик. — Некроманты, они все со странностями. Кто налысо голову бреет, кто в женском платье ходит, кто себе кожу дырявит и кольца в нее продевает… Тьер Коринза вот красится, словно девица… кхм… — фонарщик закашлялся, съев конец фразы, и поспешно продолжил. — Некромант тьер Майсенеш, который жил за Бровицким мостом, вообще носил сапоги из человеческой кожи. И менял их, кстати, ре-гу-лярно, да… То есть постоянно, сударыня. Тьер Коринза, дай ему боги здоровья, никому дурного не делает. Бронзовым химерам кланяется, так некроманты, говорят, разницы между живым и мертвым не видят: такое у них ремесло. Может, ему эти химеры живыми представляются. А уж что там у него с отцом вышло, так это их дело, тьерское… А не наше, сударыня, да… кхм, не наше!
Подхватив ящик, фонарщик закинул на плечо шест и поковылял вверх по улице к следующему фонарю, бурча под нос что-то о необразованных особах, судящих то, к чему касательства не имеют…
— Дядюшка! — окликнула его торговка. — А этот, что сапоги носил… Зачем ему ужас такой?
— Из суеверия, сударыня, — обернулся фонарщик. — Он, видите ли, подобно многим верил, что смерть ищет человека по следам, вот и надеялся ее запутать…
— Видать, не помогло, — равнодушно проговорила торговка вслед удаляющейся спине в сером сюртуке.
Молодой человек, послуживший предметом разговора, неторопливым прогулочным шагом прошел по знаменитому мосту, задержавшись на пару минут у парапета, полюбовался темной водой Кираны с последними закатными отблесками и, сходя с низких ступенек, обернулся назад, к паре бронзовых статуй. Великий Юзеф Северный изобразил четыре ветра, давшие название мосту, в виде фантастических существ с хищно выгнутыми, словно перед прыжком, львиными телами. Изящно вырезанные бронзовые крылья распластались по воздуху, морды с гротескно искаженными человеческими чертами оскалились в безумной полуулыбке. Миг — и химеры то ли взмоют в воздух, то ли кинутся на жертву! Снова сняв шляпу, некромант вежливо поклонился обеим статуям по отдельности, не обращая внимания на любопытные взгляды нескольких прохожих, и продолжил путь по улице к площади Семи побед.
