Второй заключался в том, что у испанцев, видать, было плохо с меткостью: ядра свистели повсюду, но пока, кроме дыр в парусах и сломанной мачты, особых разрушений и жертв не было.
Наконец самая большая кулеврина была установлена.
Боб перекрестился и поднес факел.
Харт набрал воздуха в легкие и зажмурился, зажав уши…
— Ура!!! Мы спасены!
Уильям нагнулся и увидел, что чуть выше ватерлинии прямо в борту испанского брига зияет огромная пробоина, в которую хлещет вода.
Харт выдохнул и перекрестился, как давеча Боб.
«Голова Медузы», с трудом ловя ветер остатками парусов, медленно выправила курс и пошла вдоль берега.
— Норд-норд-ост! — орал охрипший капитан.
— Возвращаемся на Тортугу! — Харт хлопнул оглохшего, но счастливого Боба по спине и побежал наверх.
— Всем рому на обед! — первое, что услышал Харт, очутившись на верхней палубе. Глазам его предстала ужасная картина.
Палуба была завалена обломками мачты и тлеющими парусами. Окровавленные и закопченные пираты поливали палубу морской водой из кожаных ведер, туша искры. Стонали раненые, под ногами катались пустые пороховые бочонки, а прямо над ними в опустевшем небе кружилась огромная птица.
Они возвращались назад.
Выхватив у капитана поздорную трубу, Харт попытался разглядеть, что же происходит на борту у испанцев. Ветер уже сносил в сторону пороховой дым, которым были окутаны оба судна, и очертания неприятельского корабля проступали явственно.
На «Азалии», а это была она, царил хаос. Харту хватило одного взгляда, чтобы оценить весь ужас происходящего. Судно, накренясь на нос, стремительно погружалось в волны, а команда предпринимала отчаянные попытки спустить на воду шлюпки. Деревянная фигура, украшавшая нос корабля, была расколота до пояса, а одно из ядер со всей силы ударило в носовую каюту, разнеся ее в щепки.
Наконец испанцы принялись спускаться по боковым трапам в шлюпки. Те, кто посмелее, прыгали прямо в море. На борту, с ненавистью глядя в сторону удаляющегося флейта, замерла высокая фигура в черном, развевающемся на ветру плаще. Харт узнал профоса — виновника всех их несчастий — и яростно погрозил ему кулаком.
— Это проклятые иезуиты! — крикнул юноша Ивлину.
Тот вытащил изо рта едва раскуренную трубку и выпустил колечко дыма.
— Я так и знал, — сказал он, и на его обветренном красном лице мелькнула странная улыбка.
