Отчаянный визг тормозов вдруг прорвался в сознание мальчика и оглушил его. Джип, развернувшись боком, уже остановился, но поздно, слишком поздно — беспомощное детское тело распростерлось на асфальте, а равнодушный ветер играл легкой тканью белого платья. Внутри Отиса словно что-то оборвалось, он чувствовал лишь пустоту в груди, которая все разрасталась и разрасталась. Отис почувствовал чье-то прикосновение к щеке, осторожно поднял руку, прикоснувшись к лицу. Кончики пальцев соприкоснулись с чем-то липким и теплым, и мальчик, с какой-то непостижимой отстраненностью понял, что это кровь. Чужая кровь.
А потом мир обрел резкость.
Все стало на свои места, как в театральной постановке. И громоздкий джип, поражающий нелепостью форм, и водитель, выбежавший из машины и теперь испуганно лопочущий какие-то банальные глупости, и еще несколько остановившихся машин, пассажиры и водители которых, в лучших традициях зевак всего мира, с любопытством обступили место происшествия, причем никто даже не додумался позвонить в полицию или вызвать скорую помощь. Тут Отису стало тошно, от всей этой картонности, от плоских людей, заботившихся только о себе, о своих интересах. Одни удовлетворяют свое любопытство и жажду острых ощущений, удовлетворяют чужим горем, болью и смертью; а другие, как этот водитель джипа, сначала тешат своё мелочное тщеславие, мчась с дикой скоростью, а потом пытаются ускользнуть от ответственности, спасая свою шкуру.
Мерзко…
Отис видел все, видел, что было, видел, что будет, читал всех их, как открытую на последней страницу книгу. В этот момент донесся душераздирающий звук сирены — это полицейский на мотоцикле пробивал себе дорогу сквозь толпу зевак. Офицер, не снимая шлема, соскочил на асфальт рядом с телом. Отис ожидал, что тот займется осмотром места происшествия, но, вместо этого, полицейский почему-то направился к обочине дороги. Мальчик взглянул на стража порядка более внимательно и вздрогнул. Вздрогнул, потому, что не увидел внутри полицейского ничего. Абсолютно ничего, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Лишь бесконечную, всепоглощающую пустоту.
Офицер остановился в шаге от мальчика, неподвижно постоял с секунду, а затем снял шлем, открывая солнцу и ветру лицо, больше похожее на маску. Губы неторопливо задвигались, произнося заученную и ставшую привычной для Отиса фразу.
Вот и все.
Отис провел пальцами по щеке, красные полосы на белой коже были похожи на безумную боевую раскраску, вдохнул теплый летний воздух, наслаждаясь последними мгновениями. А потом закрыл глаза.
