В бывшем Национальном институте геотектоники (теперь он назывался Бюро глобального геотектонического мониторинга и прогноза, и располагался в резиденции Великого Предиктора в Форт-Ноксе) прекрасно знали, что где-то там, во внешнем мире, одно из «воюющих царств» успешно возглавил один из их бывших кураторов, полковник Реджинальд Ф. Делакрузо. Бюро было слито с бывшей Лабораторией Бруно Вайнштейна в Баффало и стало единым центром правительства Великого Предиктора (имеет смысл называть его по старинке Мировым Правительством, хотя это название перестало к тому времени быть официальным) по предсказанию и предупреждению сейсмических катастроф и их последствий. Это произошло как-то само собой в процессе всех этих планетарных политических перестроек, приведших к уничтожению старых государств и разделению человечества. Во всяком случае, так казалось большинству работающих в нём. Этим тезисом можно было успокаивать свою совесть, возмущавшуюся при виде уничтоженных очередной атомной бомбёжкой городов «варваров». Почти для всех работа в упомянутом Бюро служила просто средством сохранить уровень жизни и комфорта, максимально приближенный к тому, что был до всех этих катаклизмов. Однако теперь за это надо было платить полным отсутствием свободы распространения информации. Жёсткий контроль, цензура, отсутствие свободы передвижения – такова была цена службы учёных Великому Предиктору.
Ещё до установления всемирного тоталитарного режима, когда сохранялась свода выбора и передвижения, Оксана рассталась с Любарским. Московский геолог наотрез отказывался заводить детей. «Зачем рожать таких детей, которые будут расти на погибающей Земле? Легко ли нам будет, когда, едва осознав себя и то, что происходит, наше чадо станет нам говорить: “Мама, папа, зачем вы меня родили в этот ужасный мир?” Наступает такое время, когда мёртвые будут завидовать живым. Лучше совсем не рождаться на свет в такое время», – неизменно говорил Любарский. Рациональные аргументы на Оксану не действовали, она несколько раз уезжала к себе в Чикаго, потом возвращалась и снова уезжала, и, наконец, уехала окончательно. Это было незадолго до перевода Института в Форт-Нокс и его засекречивания. Поддерживать связь было невозможно. Любарский не знал, где теперь Оксана, что с ней. Теплилась надежда, что ей удалось как-то устроиться в Чикаго, который оставался одним из очагов цивилизации, городом, находившимся под властью Великого Предиктора, хотя Любарский и знал, что его численность сократилась в несколько раз.
