– Что тебе в ней нравится?
Она подумала:
– В ней говорится, что бывает так, что ты человека не замечаешь, а он все-таки думает о тебе. Может быть, кто-то даже любит тебя, а ты об этом не знаешь.
Я кивнула.
– Как ты думаешь, о тебе тоже кто-то думает, даже если сейчас ты этого человека не видишь и не знаешь?
Она пожала плечами.
– Кто это может быть? – уточнила я.
– Может, кто-то – ну, типа, та, кто была моей мамой, вроде того.
У меня перехватило горло.
– Хочешь послушать ритм этой песни?
Она кивнула.
– Только на этот раз подпевай вместе со мной, или я выключу, – предупредила я.
Нажала кнопку. Мы смотрели друг на друга, прислушиваясь к первым гитарным переборам, заполнившим комнату. А потом раздался обаятельный хриплый голос Бланта, и я едва сдержала гордую улыбку, когда Риэйджа запела во весь голос: «У меня замечательная жизнь». И вновь она точно попадала в ритм, хотя и перевирала мелодию.
Следующие три минуты голос Джеймса Бланта эхом отражался от стен, и мы обе пели вместе с ним. В отличие от Риэйджи я не помнила всю песню наизусть, но знала достаточно, чтобы подхватывать. Затихли последние ноты, и девочка обернулась ко мне.
– Конец довольно грустный, – сказала она.
– Это конец его истории, – возразила я. – Но не твоей.
Она молча пожала плечами.
– Значит, музыку ты любишь, – зашла я с другой стороны.
– Смотря какую, – ответила Риэйджа. Приподняв волосы над правым ухом, она показала мне наушник внутреннего протеза. – Подарок от Святой Анны, – пояснила она. – Благодаря им я разбираю слова песен, это клево.
– С наушниками лучше? – переспросила я.
Она подумала.
– Иногда хочется побыть в тишине, – сказала она наконец. – Но музыку я тоже люблю, это да.
Вдруг взгляд ее посуровел, и она сделала какой-то знак – я его не разобрала и попросила на языке жестов: «Пожалуйста, повтори, я не поняла».
Лицо девочки омрачилось, и, так же быстро, как она раскрылась навстречу музыке, она вдруг снова ушла в себя.
– Знаете что? – сказала она вслух, смазывая окончания слов. – Вы вообще ничего не понимаете!
Яростно мотнув головой, она поднялась и вышла из комнаты.
* * *
Потом я полчаса прозанималась с Молли, мы слушали If You’re Happy and You Know It, «Ты счастлив и это знаешь» и одну песню One Direction, которую я поставила с мыслью о Ханне. Эта девочка оказалась не такой угрюмой, как Риэйджа, но тоже была пока не готова открыться. Я понимала, что придется пройти еще немало испытаний, прежде чем я сумею преодолеть разделяющую нас стену. Мне было прекрасно известно, как медленно и постепенно завоевывается доверие пациента. Определенного прогресса мы с ней явно достигли – и все же на душе лежала тяжесть, одолевали сомнения, получится ли толк от этих занятий, особенно с Молли, у которой нет имплантов и очень слабый остаточный слух. Но ведь вибрацию-то она чувствует, напомнила я себе. А кто чувствует ритм песни, тот уже не останется к ней равнодушен.
