Спустившись в обеденный зал Колин увидел, что Скахет не один. Он негромко разговаривал с неизвестным мужчиной, одетым в невообразимые лохмотья неопределённого цвета. Разговор, видимо, был не из приятных, потому что воин хмурился и то и дело посматривал на окно. Лицо его выражало тревогу, и он не сразу заметил подошедшего друга.
— А, проснулся! — просиял Скахет, когда заметил Колина. Незнакомец воспользовался паузой в разговоре и принялся за еду.
Ел он жадно, лихорадочно заталкивая в себя не успевающую остывать кашу. Давился и кашлял, но продолжал запихивать в рот ложки одну за другой, будто ел последний раз в жизни.
— Эрриг, это мой друг Колин, — представил сержанта Скахет. — Расскажи ему то, что поведал мне.
— О крепости? — переспросил мужчина, проглотив огромный комок. Воин кивнул. — Да что попусту воздух сотрясать? Взорвалась и взорвалась. Дружище, может, повторишь кашицы, а?
Не говоря ни слова, Скахет поднялся из-за стола и ушёл к барной стойке, оставив их наедине. В ожидании новой порции Эрриг стал елозить хлебной коркой по дну опустевшей тарелки. Наконец вернулся Скахет и, поставив на стол поднос со всевозможной снедью, спросил:
— Так что же тебя так задело в Ассии, что ты бежал без оглядки до самого Ивокариса?
— Мы пришли в Ассий весной прошлого года, — начал рассказ Эрриг не обращая внимания на то, что рот полон еды. — Я тогда подвизался в бродячей труппе дядюшки Отлара. Замечательный был человек, мир праху его… Так вот, мы шли в город в надежде подзаработать — зима была тяжёлой, и нам надо было починить фургон и обновить гардероб; а у Илиты родился ребёнок и его тоже надо было кормить. Во времена моей молодости народ в Ассии был гостеприимный и уж больно охочий до разного рода забав и представлений. За зиму мы разучили пару новых спектаклей и собирались показывать в этом сезоне. Неприятности начались с того, что нас просто не пустили в город. Стражники у городских ворот остановили фургон и потребовали семьдесят реалов за въезд — дескать, таков указ градоначальника, чтобы не пускать разных бродяг и проходимцев. Таких денег у нас, конечно, не было, и Отлар пошёл договариваться со старшим. Сошлись на тридцати — это был почти весь наш капитал. Тут бы нам сообразить и повернуть обратно, но Отлар сказал, что мы запросто отработаем эти деньги в городе. Когда ворота за нами захлопнулись, мне жутко захотелось удрать куда глаза глядят — нехорошее предчувствие кольнуло под лопатку. Но куда сбежишь из города, где ворота запирают даже днём? В общем, в первый же вечер мы дали представление на базарной площади. Это было самое странное представление в моей жизни. Нашими зрителями оказались нищие бродяги, да несколько стражников. Спектакля мы так и не закончили. Когда сгустились сумерки, город словно вымер. Пришлось устраиваться на ночлег в каком-то занюханном переулке. Ребёнок Илиты орал как резаный и она никак не могла его успокоить. Наверное, его вопли и привлекли внимание патруля. Начальник потребовал, чтобы мы вышли и построились возле фургона. Их было человек восемь-десять, и все вооружены до зубов, а у нас всего четверо мужчин и три женщины. Мы вышли, и начальник стал спрашивать кто мы и откуда взялись. А потом сказал, что сегодня на площади мы нарушили общественное спокойствие и должны заплатить штраф в сто реалов, если не хотим, чтобы всех нас сейчас же упрятали за решётку. Девчонки тут же заголосили, Отлар стал что-то говорить, убеждать, что денег у нас нет, младенец опять завопил — в общем, начался настоящий бедлам. Видимо, начальнику патруля это не понравилось, потому что он вдруг резко приказал Илите заткнуть пасть своему ублюдку. Илита испугалась и стала его укачивать, да что толку, когда в животе пусто, никакие укачивания не помогут. Тогда начальник сделал знак одному из своих, и тот выхватил у неё малыша и ударил об угол дома. Мы просто оцепенели. Илита где стояла, там и упала замертво. Один из патрульных стал распрягать наших лошадей, намереваясь забрать их вместо денег. Остальные окружили нас, и начальник приказал следовать за ними в тюрьму. Тут-то у дядюшки Отлара нервы и сдали. Говорят, Илита приходилась ему дочерью. Уж не знаю, правда ли это, но он вдруг зарычал как зверь, кинулся на начальника и схватил за горло. Тот не ожидал атаки и упал на мостовую, только латы зазвенели. Я бросился к ним, попытался оттащить Отлара, но это было всё равно, что плечом вывернуть из земли вековое дерево. Кто-то приложил меня по зубам, и я отлетел под колёса фургона. Когда обернулся, они втыкали в Отлара копья… — Эрриг печально опустил голову.
