— А чего ты мне извиняешься? Все ровно мнение обо мне у тебя не переменилось? Подхалим! Ты знаешь, что я всегда нормально переносила честную критику.
— Ну и гадость же ты, — возмутился художник.
— А, какая уж есть! С годами стала еще хуже и вреднее, — согласилась я с ним.
— Так вы знаете, друг друга? — влез в наш разговор наконец-то Олег.
— А так это ты такого мнения обо мне? Да? Я ненормальная? Хорошо же! — возмутилась я на него, и потом тут же заулыбавшись, продолжила:
— Конечно же! Я с этим «худо» училась десять лет в одном классе.
Но тут в разговор вклинился художник и обиженно спросил:
— Меня сюда позвали для оскорблений? Так я могу и уйти.
А я повернулась к Олегу и, игнорируя обиду Вовика, и заговорила:
— Олег, пусть он при тебе набросает? Я буду объяснять ему. А потом подробно поговорим обо всем? Обо всех тех деталях и начинаниях, о которых я хотела бы рассказать. Хорошо?
— Хорошо! Согласен! Давайте начинайте, — в тон мне нетерпеливо, как мне показалось, ответил Олег.
— Может мы устроимся поудобнее? — посмотрела я на Вовика.
Но он мне не ответил. Он еще не успокоился от такого с ним обращения и продолжал дуться.
— Ну, не дуйся. Я ведь тебе сказала, как есть, ничего не утаивая. Или тебе лучше, когда у тебя за спиной пытаются на тебя говорить гадости? Уж лучше пусть в лицо скажут, чем попасть впросак. Правда? — продолжила я.
Вовик улыбнулся и сказал:
— Я уже не сержусь. Сам во всем виноват. Сколько раз себе говорил: не слушай сплетен — это ни чем хорошим не кончится. Надо увидеть самому и тогда давать оценку свою, а не слушать других. Особенно, если они пытаются обговаривать. Нет же все равно, не видя человека, вечно наслушаюсь чужих оценок, а потом в процессе общения уже начинаю понимать, что мне дали неверную оценку человека, и потерял столько ненужного времени на переоценку. Вот и попался. Приступим, что ли?
— Да — согласилась я с ним, не комментируя его излияний. И мы начали. Я объясняла. Он меня по три-четыре раза переспрашивал. Потом молча что-то набрасывал на бумагу. Потом показывал мне контуры. Затем снова переспрашивал. Опять что-то стирал и что-то рисовал заново. И так снова, и снова, пока очертания не стали становиться такими, какие я видела.
