В гробовой тишине, что опустилась на перевернутый вверх дном кабинет, отчетливо прозвучал полный горечи голос финансового директора.
— Твою же мать, Сергеич. Что ж опять наворотил, нежить ты гребаная…
* * *
Максим Александрович, душа компании, ценитель прекрасного, спортсмен, умница, заядлый рыболов и известный сердцеед, запустив пальцы в отросшие за двухмесячный отпуск русые волосы, стоя посредине кабинета, осматривал развороченную стену. У его ног, скуля и держа на весу перебитую переднюю лапу, сидел всклокоченный Скотти. Я пристроилась в одном из уцелевших кресел и, прижимая к груди бумаги, покачивалась туда-сюда. Несколько минут назад я, разразившись воплями, ринулась было в коридор, но, споткнувшись об обгорелый труп Арсения Владимировича, рухнула прямо на него. И опять обморок не пришел на помощь. Меня просто вывернуло на паркет. Я даже бумаги не отпустила.
Максим Александрович вернул меня на место, приказал сидеть смирно, а сам принялся оглядывать кабинет.
— Блин, хреново, — процедил он, опуская руки. — Две из пяти… И Сеня подставной оказался… А ты что тут делала?
Максим Александрович обернулся, хмуро глянул на меня, поведя носом, будто пытался таким образом что-то вынюхать.
— Это сон, да? — пропищала я, рукавом рубашки вытирая губы. — Это…
— Если бы. Мы тут…
— Посторонись! — через разбитое окно, верхом на швабре в комнату влетела Антонина Васильевна. Ветер сорвал с головы косынку и теперь трепал косу, выпуская седые прядки.
— Ой, — я прижала ладони к горящим щекам. — Чем вы меня накачали…
— Ну, что? — проигнорировав мои причитания, обратился Максим Александрович к Антонине Васильевне, которая, отставив швабру, поправляла свой оранжевый фартук, накинутый поверх рабочего платья.
— Из десяти семеро будут в течение часа. Двое не ответили, а Геннадий Сергеевич…, — женщина запнулась. — Просят организовать телепорт.
— Славу из отдела информационных технологий вызови, у него в серверной основа была.
— Прибраться?
— Нет, пусть видят. Курга подлечи, ему здорово влетело.
— А она? — Антонина Васильевна кивнула на меня, и я сдавленно всхлипнула.
— Мать объяснит, я не наседка, — отрезал Максим Александрович. — Саша, иди, умойся, что ли. Только без рева. Ну… Ну, просил же…
Но слезы против воли наворачивались на глаза, виски сжимало, как при мигрени, и истерика уже была готова накрыть меня с головой, как Максим Александрович, присев передо мной на корточки, заговорил мягко и ободряюще.
