Я иду за Лекси по узкому коридору, оставляя на голом полу мокрые следы.
– Садись.
В кухне стоит неприятный запах. У двери черного хода громоздятся мешки, из которых вываливается мусор. Меня наполняет острое чувство стыда. Это мать Чарли, и независимо от того, что случилось на похоронах, надо было навестить ее раньше. У нее больше никого нет. Я выдвигаю стул. Ножки шатаются, и я смахиваю крошки с сиденья, прежде чем сесть.
– Чаю?
– Спасибо.
В мойке башней высится грязная посуда, напоминая гигантскую игру «Дженга», и когда Лекси вытаскивает оттуда чашку, столовые приборы падают. Их звон разгоняет неуютную тишину.
– Сахар?
– Нет, спасибо.
Лекси ополаскивает под холодной водой заляпанную чашку и заливает недокипевшей водой чайный пакетик. Я отодвигаю в сторону груду почты и переполненную пепельницу, чтобы освободить место для поставленного передо мной напитка, часть которого выплеснулась на стол. О молоке я и не спрашиваю.
Подношу чашку к губам и делаю вид, что пью.
– Как у тебя дела?
Лекси пожимает плечами и обводит взглядом немытую кухню, словно это должно служить мне ответом – и мне действительно все понятно. Неуютная тишина возвращается.
– Как-то справляюсь. Твоя бабушка присылает мне столько запеканок и кексов, что можно накормить всю улицу.
Я скрываю удивление. Бабушка никогда не была большой почитательницей Лекси. Я тронута ее поступком.
– Итак. – Я делаю глубокий вдох. – Ты хотела меня видеть?
Лекси трясущимися руками зажигает сигарету. Она относит пепельницу к задней двери и пытается высыпать ее содержимое в переполненный мусорный пакет. Пепел просыпается на пол.
– Хочу сдать комнату. Нужны деньги. Не работаю с тех пор, как… Ты знаешь. – Я киваю. – Мне надо расчистить комнату Чарли. В одиночку не смогу.
Лекси берет в руку золотую зажигалку «Зиппо», щелкает ею, потом захлопывает, и так без конца. Я стискиваю зубы. Мне хочется накрыть ее руку своей, успокоить Лекси, но я этого не делаю.
– Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?
– Угу. Жилец въезжает завтра.
– Завтра?
– Угу. Ты мне поможешь?
Ее вопрос повисает в воздухе, требуя ответа, но рот у меня пересох, и я не могу говорить. Не хочу возвращаться в комнату Чарли.
Ее серые глаза встречаются с моими.
– Пожалуйста, – чуть слышно шепчет она.
Я открываю рот. На языке у меня сидит слово «нет», словно птица, которая ждет, когда ее выпустят из клетки, но чувство вины рассуждает по-другому.
– Да, – говорю я.
Я толкаю дверь ладонью, она холодная и жесткая, словно знает, что охраняет комнату, утратившую сердце. Когда я ее открываю, то не могу понять, что меня душит: пыль или старые воспоминания. Выцветшие лиловые занавески, которые никогда не задергивались до конца, задернуты, и я с шумом раздвигаю их и открываю окно. Глотаю свежий воздух так жадно, словно долгое время провела под водой, радостно приветствуя брызги дождя на лице.
