– Есть предположение, что через сутки после того, как вы расстались, Зорькин был убит.
– Не может быть… – почти шепотом проговорил Резкин.
Антон давно замечал, что самые серьезные догадки и решения к нему приходят внезапно. Так случилось и на этот раз. «Конечно, и Зорькина, и Чернышев, и разговорчивый Егор Кузьмич Стрельников отводили подозрение от Столбова… Столбов достал из колодца дохлого кота, Столбов засыпал колодец землей, Столбов… подарил Зорькиной туфли-лакировки и голубую косынку с якорьками. А не в Красноярске ли эти лакировки и косынка куплены?…» Еще толком не веря мелькнувшей догадке, скорее ради уточнения спросил:
– Юра, а какие туфли купили?
– Дорогие. Черные, кажется, лакированные. Антону стало не по себе. Он расстегнул ворот рубашки и, сам не ожидая того, произнес вслух:
– Нет, не может быть…
– Я ж и говорю, елки с палками! – подхватил Резкин. – За что Зорькина убивать? Добрейшей души парень. Если грабеж, так у него, кроме матросского обмундирования, взять было нечего.
– А Рыжий?… – как за спасительную соломинку ухватился Антон. – Рыжий-то без копейки ехал…
– Не. Мы всю дорогу как братья были. К тому же Рыжий знал, что Зорькин ему почти последние деньги отдал. Рыжему еще до Одессы пилить надо было.
– Тебе что-нибудь известно об отношениях Марины и Столбова?
– Присылал Витька как-то письмишко в армию. Вроде – подруживали они в то время.
– Что за человек Столбов? Не вспыльчивый?
– Имеешь в виду на почве ревности?… – мигом догадался Резкин, покрутил пальцем у виска и даже, как показалось Антону, испугался: – Ты чокнулся? Столбов!… Ты выкинь это из головы, не вздумай кому-нибудь сказать!
Бабка Агриппина давно уже взгромоздила на стол шкворчащую сковородку с яичницей, еще несколько раз сныряла в погреб, а Антон с Резкиным все заняты были своим разговором.
«Если туфли и косынка, подаренные Столбовым Зорькиной, действительно те, что куплены в Красноярске, то как они попали к Столбову? Не соврала ли Зорькина, что именно Столбов подарил их ей?» – с этими вопросами ушел Антон от Резкина. Шел задумавшись, низко опустив голову, обочиной пыльной улицы, у самых палисадников.
– Доброе здоровьице, товарищ следователь. Антон удивленно повернулся на голос. У невзрачной старенькой избушки, облокотившись на полузавалившийся плетень, стоял щуплый мужичок, на вид ему можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Небритый, с взлохмаченными волосами. Длинная, чуть не до колен, капитально застиранная матросская тельняшка с обрезанными на манер футболки рукавами мешком свисала с худых узких плеч. Под крючковатым облупившимся от загара носом дымила толщиной с палец махорочная самокрутка. Заспанными покрасневшими глазами мужичок смотрел на Антона и, вынув изо рта самокрутку, повторил:
