– Резкин прихрамывал на правую ногу, и у него два вставных передних зуба.
– Хромых в армию не берут, – серьезно сказал Чернышев и внимательно посмотрел на снимок. – А выбитый зуб у Юрки и на фотографии виден.
Антон мысленно ругнул себя за невнимательность, но уверенность в том, что в расследовании наконец-то появилась зацепка, не исчезла.
В конце концов Резкин мог повредить ногу на службе, там же и зубы вставить. Маркел Маркелович сложил газеты, устало потянулся.
– Давай-ка, следователь из уголовного розыска, – Предложил он Антону, – срежемся в шахматишки на сон грядущий.
– Давайте.
Игра затянулась.
Из открытого окна тянуло ночной прохладой. У клуба громко наигрывала радиола. Затем джазовый гул умолк. Послышался веселый смех, неуверенно всхлипнул баян, и тотчас звонко плеснулся сильный женский голос:
В тихой роще, у ручья, целовалась с милым я,
И никто на белом свете мне, девчонке, не судья!
Несколько девичьих голосов дружно подхватили,
Ой-люли, ой-люли, у меня, Марины,
Губы алы от любви, словно от малины…
Голоса прозвучали так задористо и звонко, что, когда они неожиданно смолкли, Антону показалось, будто где-то у озера откликнулось эхо. Не отрывая взгляда от шахматной доски, Чернышев улыбнулся и сказал:
– Марина Зорькина.
– Звезда колхозной самодеятельности? – спросил Антон.
– Заведующая птицефермой. Красавица наша. Голос, что у Людмилы Зыкиной. На всех фестивалях первые места берет, – Чернышев переставил на шахматной доске коня. – К слову, бывшая любовь тракториста Витьки Столбова, а сейчас всех женихов отшивает.
– Почему?
– Еще до Витьки произошло у нее что-то. Кажется, нарвалась в молодости на непорядочность и до сих пор переживает.
– Сколько ж ей лет?
– Твоего возраста. Быть может, чуток постарше.
– Рано отчаиваться.
– Да она и не отчаивается. Только вот ухажеров не подпускает к себе, будто обет дала.
Чернышев пошел ферзем. Антон – пешкой. Чернышев ответил ходом слона.
– А ведь Юрка Резкин мальчишкой ломал ногу, – вдруг сказал он. – С лошади упал. Помнится, и зуб тогда выбил.
Антон оторвал взгляд от шахматной доски.
– Я же говорил…
– Неужели он?… – Чернышев сделал очередной ход и тихо добавил:
– Вы проиграли, следователь.
– Почему проиграл? – не понял Антон.
– Вам мат.
Ворочаясь в постели, Антон никак не мог заснуть – слишком много накопилось за день впечатлений. За стенкой, покашливая, о чем-то переговаривался с Екатериной Григорьевной Чернышев – видимо, и к нему не шел сон.
Молодежь у клуба стала расходиться. Баян и девичьи голоса приблизились к дому Чернышева. Антон прислушался.
