Ошибаешься… И разве ты не чувствуешь, что этот гимн написала женщина?
— Твоя знакомая? — в голосе Миртиллы прозвучала тревога, обрадовавшая поэта. Хотелась рассмеяться, но он ответил серьезно:
— Нет, она давно умерла... очень давно. Лет так за двести до того, как родилась бабушка твоей прабабушки. Ты никогда не слышала о Сапфо?
— Что-то помню. Она от несчастной любви бросилась в море с какой-то скалы. Я бы не могла...
— И не надо, Миртилла, дорогая... Живи, радуй людей!.. Только о Сапфо ты вспомнила как раз то, чего не было. Она любила многих — и счастливо, и несчастно, но с Левкадской скалы не бросалась. Умерла, как и все.
— Молодой?
— Нет, кажется, старенькой... Во всяком случае не молодой. Вообще-то о ее жизни много рассказов, но что правда, что выдумка, теперь не разобраться. Да это и не важно... После поэта остаются его песни. В них он живет, а до настоящей его жизни кому какое дело?
— Нет, как же... Я бы, например, очень хотела знать о твоей, Феокрит. Когда-нибудь мне расскажешь? Ты так хорошо говоришь...
— Кое-что расскажу, если хочешь. Все не могу. Ведь вспоминать — значит снова переживать, а в жизни встречается немало такого, что хотелось бы навсегда забыть. Правда, Миртилла?
Она молча кивнула. Задумалась. Да, да, многое хочется забыть, даже в девятнадцать лет. Вспомнила, как, решив стать гетерой, впервые отдалась старому купцу, с которым ее свел афинский грамматик. Девушкой была. Когда-то мечтала, что, по обычаю, поблагодарит Артемиду, богиню-девственницу, за то, что защитила от соблазнов. Посвятит ей свои детские игрушки и принесет в жертву пару белых голубей. Потом мать невесты пойдет за колесницей новобрачных с зажженным факелом. Понесет огонь со своего очага в дом молодых, а гости будут петь свадебную песнь — гименей. И ничего этого не было... Был сопевший потный старик, боль, стыд... А незадолго перед отъездом из Афин таскал ее за волосы один негодяй. Прожил на дармовщину два месяца, избил, выгнал полуголой на улицу, точно простую порне. Да, да, не стоит вспоминать, а то… Губы Миртиллы задрожали.
Феокрит пожалел, что задал свой неосторожный вопрос. Взял её за руку, погладил:
— Не надо, не надо, славная моя. Прости. У каждого так… Думаешь, в самом деле в моей жизни не было такого, о чём не хочется вспоминать? Сколько ещё было. Я почти старик…
— Неправда, Феокрит...
— Какая там неправда. Не надо себя обманывать, Миртилла, еще пять-шесть лет — и кончено...
