Нравилось ей и то, что сад окружала не изгородь, как у других, а стена из дикого камня выше человеческого роста. Когда-то здесь жил ростовщик, боявшийся и должников, и соседей, и вообще людей. Должников у Миртиллы не было, боялась она только холода, привидений, пьяных и дурного глаза, но так часто приходилось гетере бывать на людях, что у себя дома ей нравилось становиться невидимкой. К тому же сызмальства она любила солнце. Полюбила в Лампсаке и море. В Афинах до побережья далеко, а здесь выйди за город и купайся, сколько хочешь. Но выйти за город не всегда можно — немало дел у гетеры, а снять в садике хитон — одно мгновение. Утром солнце нежит привычное загорелое тело, днем обжигает его золотистым огнем, вечером опять ласкает на прощание. Миртилла в дружбе с Гелиосом. Когда услышала впервые миф о Дедале и Икаре, подумала, что, будь она на месте дерзкого юноши, солнечный бог, наверное, пожалел бы ее и не растопил воск искусно привязанныхвязанных крыльев. Знала, что, сколько она ни лежи обнаженнажённой на самом солнцепеке, кожа не начнет лупиться, и не пойдут по ней пузыри, как у тех, которые вечно прячутся под покрывалами и зонтами. Не хотела только, чтобы во время солнечного купания ее видели старые завистливые соседки, которым уже и перед мужьями стыдно показаться без одежды. У мужчин-то обыкновенно глаз добрый, а иная злобная баба-колдунья умеет и накликать беду
Появилась у Миртиллы заветная мечта — накопить столько денег, чтобы купить этот домик и сад. Лучшего места в Лампсаке не найти, а в Афины она возвращаться не хочет. Свой город, чудесный город... Говорят, второго такого нет во всей ойкумене. Но что она там?.. Ничто... Сама знает, что ничто и ничем никогда не станет. Одна из великого множества неудачливых гетер, вспоминая Афины, часто размышляет о том, почему же ей не повезло в родном городе. Неученая, правда... Не прошла ни одной из знаменитых школ гетер — ни у себя, ни в Милете, ни в Абидосе — для этого большие деньги нужны. Любит и ласкает попросту. На кифаре играть не умеет. Философии не знает. Пробовала было заняться ею, но ничего не вышло. В самом деле голова от этого болит, и даже начинает тошнить. Читать, писать, правда, умеет, но этого мало... Вот и Неофрон — когда пришел приглашать, завел сначала такой умный разговор, что и не понять. Хотел, видно, испытать, но сразу бросил. Заговорил об афинском театре. Ну, это она могла... A один молодой врач, тот спросил прямо — читать-то ты, красавица, умеешь? Обиделась — и за себя, и за Афины. Сказала, что там нет неграмотных гетер. Соврала, конечно,— всякие есть... Только не в учении все дело — ни прежде, ни теперь. Аспазия, правда, была ученая, а Фрина — чему она училась?.. Кому как повезет. Иная до старости букв не умеет разбирать, а живет, как царица. Другая школу кончит, чуть не целые книги знает наизусть, а нет ей удачи.
