Ты не видишь ужель? — Белых волос много в висках твоих.
Да, пора поумнеть...»
Взглянул вчера на Миртиллу и Херсия и отвернулся. Продолжал беседовать с Неофроном. Когда ложились спать, последнее, что подумал,— как она хороша, Миртилла, но запретил себе думать о ней. Так и заснул.
В делах любви запреты не прочнее египетских стеклянных сосудов. Чуть ударит жизнь — и остаются одни черепки. Для того запрета, который наложил на себя Феокрит, не понадобилось и удара. Его хватило на ночь, а солнечного утра он не перенес.
Геллеспонт блестел. В саду Неофрона вокруг цветущих яблонь гудели пчелы. Нарядный павлин останавливался и распускал отливающий золотом хвост. Все оживляющее радостное солнце било в лицо. Виски перестали болеть. Феокрит с наслаждением вдыхал горячий воздух, нежно пахнувший миндалем. Взглянул на свое тело. Загорелая кожа упруго блестела. Морщин не было. Нет, он не старик еще... Хотелось жить и любить. Снова промелькнули в памяти Асклепиадовы стихи:
«Сердце ж молвило мне: «Кто возмечтал, будто бы так легко
Будет им побежден Эрос-хитрец, верно, мечтает тот,
Сколько звезд в небесах ночью прошло, счесть по девяткам вмиг.
Доброй волей или нет, шею согнув, иго влачить теперь,
Знаю, мне суждено…»
Да, ведь назавтра Миртилла пригласила и его и Херсия. Жаль, что обоих, но что же делать — поборемся, поборемся. Он славный, этот юноша-философ, но пусть-ка завоюет Миртиллу, а так просто он, Феокрит, ее не уступит. Глядя на сияющее море, он готов был поблагодарить небожителей за то, что они привели его на здешний берег, где живет загорелая Миртилла с золотой бабочкой в волосах.
Глаза поэта блестели. Сам того не замечая, он принялся насвистывать песню гоплитов, идущих в бой. Пальцы отбивали такт.
— Что я слышу?.. Песня воинов... Ты ли это, Феокрит? — Неофрон стоял перед ним вспотевший, в запыленном хитоне — видно, уже успел побывать на полях. Поэт рассмеялся.
— Как будто бы я… А что?
— Не узнаю поклонника мира... Не узнаю. Ты ведь писал Гиерону:
«и... пусть паутиною легкой
Латы затянет паук и слово «война» да умолкнет.»
Видишь, я хорошо помню.
— Хорошо, да не все. У меня сначала победа, а потом паутина на ненужных больше латах:
«О, если б с острова снова враги наши изгнаны были
Вновь на сардинские волны, чтоб дома, и женам и детям
Гибель друзей возвестить! Пусть немного их станет из многих!»
— Сейчас-то ты кого собирался побеждать?
— Хотя бы твоих врагов. Неофрон.
— Не справишься, друг мой, слишком их много.
