В своё время Никий написал Феокриту правду. Тевгенис любила читать. Любила беседовать с друзьями мужа. В Милете, да и в других греческих городах по берегам Азии, женщин не держат взаперти, как это в обычае у афинян, где, чем богаче муж, тем строже охраняется гинекей. Во дворах там бродят свирепые молосске псы, чужого мужчину готовые загрызть насмерть.
Вечера проводили втроем. После ужина хозяин и гость обыкновенно читали вслух стихи — свои и чужие. В комнате было тепло. Пел сверчок, поселившийся у очага. Огонь светильника то горел ровно, то начинал вздрагивать. Тени оживали, беспокойно металлы по стенам.
Тевгенис с детских лет привыкла к своей прялке из кипарисового дерева. Ради приезда Феокрита изменила ей. Вынула из ларца его драгоценный подарок. Работала и внимательно слушала. Изредка вставляла дельное слово. Когда-то Феокрит написал на ней:
«...Труд свой любит она,— разум хранит мудрый пример для жен.»
Гостя у Никия, что ни день убеждался в том, что Тевгенис умна. За свою жизнь видела не очень много, но немало читала и много думала. Домовитая пряха редко повторяла чужие слова. Не стеснялась говорить гостю, что ей нравится и не нравится в его стихах. Пастушеские песни слушала с восторгом. Хвалила «Колдуний» и Праздник жатвы». «Диоскуров» не любила — слишком длинно, слишком много драк и крови. Когда Феокрит читал еще неизвестного ей «Киклопа», радостно раскраснелась, слушая похвалы мужу:
«Против любви никакого нет, Никий, на свете лекарства;
Нет ни в присыпках, ни в мазях, поверь мне, ни малого прока
В силах одни Пиериды помочь; но это леченье
Людям хотя и приятно, найти его — труд не из легких.
Ты его, может, и знаешь,— ты врач, да к тому ж, мне известно,
Издавна были все Музы особо к тебе благосклонны.»
Жалобы молодого Полифема, безнадежно влюбленного в нимфу Галатею, её тронули, но когда поэт дошел до стихов:
«Горе, увы! С плавниками зачем меня мать не родила?
Как бы нырнул я к тебе, поцелуями раны осыпал...»
Тевгенис расхохоталась и долго не могла успокоиться, несмотря на ласково-строгие уговоры мужа. Феокрит не обиделся. Знал, что чудовищно-огромный юнец Полифем с плавниками был бы смешон. Объяснил Тевгенис, что ему и хотелось посмеяться над ним, а заодно и над сочинителями любовных песен.
И в тот же вечер Тевгенис, оставшись с глазу на глаз с гостем, сказала задумчиво и серьезно:
— Да, мой Никий — хороший врач, очень хороший, но бессмертным его делаешь ты...
