Амфитеатр оживился, задвигался — словно ветер пробежал по холму, густо поросшему цветами.
Древний обычай все еще соблюдался. Перед началом представления надлежало принести жертву богу Дионису. Посередине орхестры на мраморном алтаре уже разгорались сосновые поленья, обильно политые оливковым маслом. Жрец с длинным блестящим ножом стоял на приступке — фимеле, и храмовые служители вели к нему белого тельца с вызолоченными рожками и венком на шее.
Наконец звуки труб возвестили начало представления. Снова по амфитеатру пробежала белая и цветная рябь. Все теперь смотрели на скену. На щитах, установленных между колоннами проскения[82], был изображен стан Агамемнона, царя Микенского. Посередине матерчатые полы прикрывали вход в его палатку.
Феокрит любил «Ифигению в Авлиде». Видел славную трагедию Эврипида и в родных Сиракузах и в Александрии, где однажды при недавно умершем царе ее играли знаменитые актеры во время праздника Великих Дионисий. Птолемей хотел, чтобы в его столице театр, подобно библиотеке, был лучшим во всей ойкумене. Царь щедро одарил и самих актеров. Любил пышные одеяния и у себя во дворе и в театре. Феокриту казалось, что пышность портит трагедии, но своих мыслей он никому не сообщал. Боялся, как бы они не дошли до дворца.
В Александрии царь Агамемнон вышел ночью из походной палатки в роскошном одеянии из тяжелых материй, расшитых золотом. Усталая царица Клитемнестра и ее дочь после долгого пути из Аргоса в Авлиду въехали на орхестру в таких нарядах, точно они уже переоделись для свадебного пира. Везде золотой блеск, пестрые узоры, и даже рабы одеты богаче богатых зрителей. Феокрит ждал, что же будет в Лампсаке. Трижды прозвучали трубы, и сейчас же из палатки вышел Агамемнон в походном плаще, отороченном золотой каймой. Без золота и здесь не обошлось. Оно, правда, приличествовало царю златом обильных Микен. Несмотря на нарядный плащ, Агамемнон все же был похож на предводителя эллинских воинов, ждущих отплытия к Трое. Хорошо подобрали и маску. Царь озабочен, но еще спокоен. Он изменил свое решение и дочери в жертву Артемиде не принесет. Не бывать этому... Уверенно звучит умелый голос актера:
«А теперь —
То, что тогда нездраво я надумал,
Я передумал здраво[83]...»
Преданный раб понесет новое послание царице Клименестре. Ифигении в Авлиду не ехать. На рабе маска старца. Он одет бедно, но короткий хитон чист, и заплат на нём нет. Старик еще бодр, хотя горбится и голос у него глуховат.
