В прежние времена в Лампсаке представления устраивались только в месяце элафеболионе[78] во время Великих Дионисий. В тех полисах, где зима теплее, театры наполнялись и в другие праздники бога Диониса. Трагедии, комедии, драмы сатиров давали и во время Сельских Дионисий в месяце посейдеоне[79] и в гамелионе[80], когда славили Ленэи. В Лампсаке в эти зимние и ранне-весенние праздники лили холодные дожди, а иногда театр запорашивал снег. Жители грелись дома вокруг медных ящиков с угольями. Им было не до театров.
Не часто он заполнялся и теперь. Как и встарь, устраивали во время Великих Дионисий агон — состязание поэтов. Имена победителей, как и в Афинах, вырезались на мраморных досках. Кончался весенний праздник, и бог переставал быть хозяином театра. Время для представлений выбирали актеры. Городской совет сдавал им театр внаймы и был очень доволен, что мастера бога Диониса сами обо всем заботятся. Им только давали в помощь городских рабов, чтобы содержать театр в чистоте. За это тоже взымали с синода особую плату. Платили в городскую казну и многочисленные торговцы съестным, которые на несколько дней разбивали свои палатки поблизости от театра.
Шел месяц боэдромион[81]. В Лампсаке началась ранняя осень — лучшее время для представлений. Нет ни гроз, ни сильных ветров, ни душного зноя. Днем все еще жарко, почти как летом, но ночи стали свежими, а в иные утра над Геллеспонтом висел легкий туман.
Феокрит и Миртилла все еще спали под платаном, Эвноя перешла в свою каморку — одной спать под открытым небом было холодно.
В день начала представлений Миртилла, любившая театр, от нетерпения проснулась задолго до рассвета и уже не могла заснуть. Откинула край одеяла, взглянула па небо. Звезды блестели по-осеннему ярко. Разогревшееся нагое тело сразу обдал холодный поток. Она снова закуталась и легла поудобнее. Задумалась. Вспомнила Афины. Когда исполнилось четырнадцать лет, в первый день Великих Дионисий мать впервые отпустила её в театр с подругами. Утро было жаркое. Девочки шли босиком, в одних хитонах. В тростниковых корзинках несли еду и питье, спрыснутые водой венки. Чтобы усесться поближе, забрались в амфитеатр загодя. Всего пять лет прошло, а кажется, что это было давно-давно... Миртилла вспомнила, как мать долго разглаживала ее праздничный хитон, как плела венок из гиацинтов и фиалок. Велела раньше времени не надевать. Миртилла представила себе запах весенних афинских цветов и беззвучно заплакала. Когда же она увидится с матерью?.. Жива ли старушка?.. Сказать бы Феокриту — не надо Египта, едем в Афины. Не захочет. Часто теперь говорит об Александрии. Видно, соскучился. Для него свой город, а для нее пока чужой, далекий, может быть, страшный. Придется привыкать... Миртилла не часто плачет, но на этот раз мысли о матери... Бывает, и неделю и месяц не вспоминает о ней, а потом стыдно. Забыла...
