Ерохина на свободе, – родители, друзья, может быть, жена, может быть, ребёнок, и
вдруг известие. Кто-то должен отвечать за несчастье. Что ни говори, а Пульников
виноват. Он очумел уже в ожидании свободы, плохо себя контролировал. Пусть бы
делали вольные, тот же Бондарь с Глуховой, или отвезли в Абакан, там бы и кровь
нашли для переливания. Как всё связано, скручено, перекручено…
«Много в России троп, что ни тропа, то гроб».
7
Светлана Самойловна встретила меня вопросом: что они ещё там придумали?
– «Хотят дело завести, а Глухова будто совсем не участвовала в операции».
Пульников сидит за другим столом, надулся. Я молча взял стетоскоп, аппарат Рива-
Роччи и пошёл на обход. В хирургической палате Волга мне с ходу: «Ну что,
Евгений Павлович, Кум тебя фаловал?» Я лишь дёрнулся в гордой усмешке – пусть
бы только попробовал!.. – «У кого рыло в пуху, тех они и фалуют», – Волге не
понравилось, что я не пожелал быть откровенным, да ещё сказал, что мне сейчас
некогда, обход.
Фаловать, значит, склонять, заманывать. Девку тоже, между прочим, фалуют –
соблазняют, улещают, привязывают. Фал – снасть, верёвка в морском деле, старое
слово, наверное, с каторжных галер. Блатные ценят яркое слово, образное. «Став на
вахту в ознаменование» не они придумали. Мастырка у них – мичуринская
прививка, сыроежка – карцер, дурдизель – стахановец, стиры – карты, (играют,
тасуют будто стирают), стирогон – хороший картёжник, бесогон – дурак, тупарь,
мочегон – нож, шмарогон – любитель шмар, девок, змея – верёвка, плаха – вахта. В
старину офени – коробейники имели свой богатый жаргон, многие слова перешли в
воровской запас. «По фене» урезанное слово, правильно по офене. Семантику
блатные не знают, но феня-офеня держится не меньше тысячелетия.
После обхода меня остановил в коридоре Вериго: «Таскают из-за Ерохина?» Я
уныло кивнул. «Ничего не будет, – уверенно сказал Олег Васильевич. – Филиппу на
воле уже место приготовили, он расписку дал, что из Соры никуда не поедет.
Врачей нет, а рабочих присылают, комбинат надо строить по приказу Москвы.
Обещали комнату дать и молодую жену к восьмому марта».
Двадцать четыре часа дал мне Дубарев, вынь да положь ему клевету на
Сталина. Пульникова можно выпустить, ни пуха тебе, ни пера, хирург. А вот зека
Щеголихина надо попридержать, потому что его ждут. У нас положено до-о-лго
