висел портрет Сталина, и я смотрел на него с надеждой – а вдруг условно? Очень
хотелось, чтобы вождь мне судьбу облегчил, что ему стоило. Я же его хвалил в
стихах: «Если даже и солнце погаснет, будет имя светить твоё», – редко кто так
превознес, разве что Б. Пастернак: «За древней каменной стеной живёт не человек –
деянье, поступок ростом с шар земной». Позади меня стояли двое зелёных с
саблями наголо, как положено в трибунале, в дверях теснились человек пятнадцать
офицеров, и видно было, они за меня, знают обо мне от студентов, мои дневники
попали в дело после обыска, все читали, кому не лень. И пока председатель
трибунала, рыжий, лысый, безбровый, рыжим в рай не попасть, выговаривал
приговор, в дверь проталкивались всё больше военных. Они знали, прокурор
потребовал мне минимум – пять лет, знали, что есть люди, которые хлопочут, чтобы
мне дали как можно меньше, но они также знали, что есть люди, которые хлопочут,
чтобы дали как можно больше и отправили как можно дальше. Приговор прозвучал,
восемь лет, они все вышли, и дверь закрылась, а я лечу дальше с двумя
архангелами за спиной…
«Кто делал операцию зека Ерохину?» – вяло спросил Дубарев – «Начальник
стационара Глухова, зека Пульников и я». – «Ты мне на Глухову не сваливай». – Его
грубость укрепила мою настырность. Я не думал на неё сваливать, а теперь буду. Не
только от страха, но прежде всего от его наглости. «Продолжай давать показания».
Как всё-таки действуют юридические словечки, чёрт бы их побрал. – «Было две
операции, сначала грыжесечение старику, делала Глухова». – «Опять?!»
Можно понять Дубарева, перед ним букет – он держит в Шизо того хмыря, что
пырнул ножом хлебореза, надо разобраться с санчастью, где от пустяка умер
человек, надо родственникам Ерохина что-то ответить, они ждут, знают уже
расписание поездов, гостей созвали. Ерохин честно отсидел, можно сказать,
исправился, а его тут, в санчасти, прирезали. Родственники будут жаловаться, могут
снять последнюю звёздочку с погон младшего лейтенанта Дубарева, а до пенсии
ему ещё трубить и трубить. Вот такая ситуация. Гибель человека надо уравновесить
сроком кому-то из нас. Судя по тону, Дубарев выгораживает Глухову, а меня хочет
притянуть за уши. Я объясняю, в одиночку хирург действует только в безвыходных
обстоятельствах, а в нормальных условиях стационара оперируют трое как
