сиреневую, без изменений, – что же мы удалили? Гадать, однако, нет времени. Я
уже заметил: теряешься перед живой тканью, всё не так, как в учебнике или в
анатомическом атласе. Операцию закончили, больного перевели в палату, но тревога
у меня осталась. Ночью у Матаева начались сильные боли, естественно, большой
разрез. Я ему сделал пантопон, поговорил, он в сознании. К полуночи я задремал на
кушетке в ординаторской. Пришёл Гущин, санитар, баптист: Матаеву плохо. Я в
палату, он уже без сознания и какой-то запах странный – цветов, духов, совсем
неуместный запах. Сделал ему камфору, кофеин, продержал его до утра. В девять
пришла Светлана Самойловна, вольный врач, очень толковая, я с ней к Матаеву, а
она сразу с порога: запах фиалок – признак уремии, мочекровия. Но почки мы вроде
не трогали, почему мочекровие? Анализ дал дикий лейкоцитоз. Туман ещё гуще, у
больного коматозное состояние. Короче говоря, записали мы ещё один экзитус
леталис. Олег Васильевич первый допёр – мы вырезали ему почку. Но у человека их
две. А вторая отказала, возможно, пиелонефрит. Окончательный диагноз поставит
вскрытие, обязательно в присутствии оперуполномоченного. Бывало, под видом
покойника из морга вывозили живых – в побег. Прозектор Мулярчик рассказывал,
что во время войны умирало столько, не успевали вскрывать, и чтобы не дать
зевака, учредили на вахте бдительную кувалду. Доставляют на телеге трупы, вахтёр
берет пудовый шутильник, и с размаху штампует каждый череп. Если затесался
живой среди мёртвых, попробуй теперь сбежать. Мулярчик трепло отменное, но в
лагере выдумка в нашу пользу важнее правды. Мы с ним работали бок о бок, делали
одно дело, но он такое рассказывал про нашу работу, я даже вообразить не мог. Он
был творец фольклора, сидел уже лет пятнадцать и был типичный лагерник, мастер
трёпа, любой случай он с ходу перевирал. Бывают книги для взрослых, роман «Дон-
Кихот», например, а надо сделать для детей, «Детгиз» делает. Так же и Мулярчик
всякое событие делал достоянием зековской байки, переиначивал, чтобы всё против
режима, против кума, бил в одну точку и довольно умело. Тоже ремесло своего
рода, есть такие драматурги. Спорить с его подачей было трудно и даже опасно – он
тебя заплюёт. Он всегда будет прав со своим враньём, а ты никогда со своей
правдой. У него, можно сказать, партийность в изображении действительности.
