Широким жестом он приглашает меня к столу, на котором на медном подносе был сервирован чай.
"Определенно местные обычаи мне нравятся".
— Извини, Алексей, что не пригласил домой, — подходим к длинному столу для совещаний. — там сейчас упаковка. Переводят меня в Москву. Кухарка моя замечательные пироги с капустой печёт, ну, ничего, в следующий раз… А пока, чем богаты, тем и рады.
"Садимся, не спеша разливаем чай и Киров начинает подробно расспрашивать об учёбе, житье-бытье, о нуждах. Солидно, так, отвечаю, что ничего мне не нужно, всё у меня есть (заметил одобрительную реакцию, мелькнувшую в прищуренных карих глазах), что, мол, предложили новое место службы. Хочу одновременно на "Светлане" пройти дипломную практику и получить диплом".
— Понимаю, — махнул он своей густой шевелюрой. — хотел тебя забрать с собой в Москву, но вижу, что это пока преждевременно: тебе надо закончить учёбу, мне войти в курс дела. Так что, отложим эту тему на полгода.
"Благодарю за внимание, пробую бутерброд. Какой, всё-таки, вкусный здесь хлеб! За девяносто лет ржаной хлеб превратился в какое-то непотребство. Оцениваю взглядом последний — с копчёной колбаской, лежащий на тарелке, и отворачиваюсь. Пора и честь знать, а то подумает, что с голодного края".
— Мы с товарищем Сталиным поспорили недавно о тебе, Алексей. — Киров чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся.
"Охренеть, обо мне спорят Сталин с Кировым"!
— Скажи, Алексей, о чём ты думал когда бросился меня спасать? — Белый табачный дым устремился к потолку.
— Ну это легко, — быстро подхватываю тему. — у меня два часа назад была встреча с корреспондентами газет, так один из них, кажется из "Комсомольской правды", чтобы успеть передать материал для завтрашнего номера, начал диктовать его по телефону: "успеть, только успеть, одна эта мысль билась в мозгу Алексея, когда он один, безоружный бросился на двухметрового верзилу обнажившего ствол".
Киров заливисто смеётся, откидываясь назад на спинку стула.
— А если серьёзно, то я вообще ничего не помню, что произошло тогда в Смольном, память отшибло. Сейчас у вас в коридоре я встретил однокашника из школы-коммуны и вспомнил как мы давно ездили на Волховскую ГЭС, прошли по узкому темному тоннелю в теле плотины и попали в залитый светом машинный зал. Вот так и жизнь у нас разделилась на две части: беспризорничество, голод и учёба в институте. На тьму и свет. Так, что знаем, что защищаем — советскую власть. А вот отсюда и у меня вопрос. Как же так, Троцкий, Зиновьев, Каменев — революционеры с дооктябрьским стажем, вместе с вами в одной партии делали революцию, защищали её в гражданской войне. Почему сейчас они стали врагами? И этот, Николаев, он же молодой — половина его жизни прошла при советской власти, которая дала ему всё. Почему и он? Откуда такая чёрная неблагодарность?
