"Так, свернули налево на Шпалерную, куда это мы направляемся, интересно? Где-то здесь рядом раньше была прядильная фабрика, может туда".
Трамвай остановился у Таврического дворца, со скрипом открылись двери и раздался хриплый голос кондукторши: "Дворец Урицкого". Вагоны заметно опустели, два десятка мужчин в военной и полувоенной форме и строго одетых женщин устремились к калитке, ведущей ко дворцу, у которой стояли, проверяя пропуска, два рослых сотрудника НКВД. В вагон поднялся лишь один из двух мужчин, стоявших у двери. Он был очень маленького роста (не больше метра пятидесяти), в галифе, нечищеных сапогах, коротком темном драповом пальто-куртке. Замызганный кожаный портфель в правой руке волочился почти по полу. Второй, сверкнув стеклом очков, крикнул первому в закрывающуюся дверь: "И.П. очень на-на-на тебя надеется".
"Малыш", чуть не упав от толчка внезапно тронувшегося трамвая, плюхнулся на боковую скамейку, машинально расплатился с подошедшей кондукторшей и уставился немигающим взглядом в окно. На его чисто выбритом с правильными чертами лице то возникало, то пропадало какое-то обиженное выражение, а в углу рта время от времени возникал пузырек слюны.
— Псих какой-то! — мелькнула мысль.
— Приехали! — прыгаем с нашей лошадки и оказываемся перед воротами Смольного института.
Ленинград, Смольный, третий этаж.
1 декабря, 1934 г., 16:15.
— Так, это кто ж такие будут? — остановил нас на лестничной площадке третьего этажа пожилой сотрудник НКВД с одной шпалой на красных петлицах, с напускной строгостью рассматривая нас с Василием и обращаясь к бригадиру электриков.
— Михал Василич, так то ж новые электрики, вы ж сами выдали им пропуска третьего дня, — залебезил бригадир — а мы свет идем чинить в калидоре, — и уже нам — покажте мандаты.
Мы мигом развернули наши бумажки, но его внимание уже переключилось на фигуристую даму, поднимавшуюся по лестнице.
— Светочка, все хорошеете. Давненько, давненько вас не видно было… — Суровый лик грозного начальника замироточил.
— Вот умеете вы…. Михал… Василич…, ввести… женщину… в краску — прерывающийся от напряжения низкий грудной голос работницы аппарата, впрочем, не выказывал никаких признаков смущения, как и алый румянец на ее щеках от слов лавеласа в форме не спешил менять цвет.
Мой взгляд упал на подпись в пропуске: Комиссар ОО ПП ОГПУ Борисов М.В. (Подпись), 29 ноября 1934 г.
— Так красный цвет же вам к лицу…
"Что-то я о нем слышал?…"
