— Это означает, что я не просто отдаю себя на службу нашей организации, но и предоставляю в пользование свой внутренний мир, — заключил я окружающим меня специалистам с грустной улыбкой.
— В какой-то степени — да, — ответил мне один из них.
— А вот можно будет потом, когда всё закончится, сделать «делит» тому, что запишется из моих мозгов?
Ребята лишь усмехнулись.
Ну, конечно, не усмехнулись бы они. Сейчас я тоже усмехаюсь — такого, что увидели наши глаза, глаза таких же солдат, как я, и что записали наши компьютеры, хватит на вынос мозга человечеству в течение нескольких поколений.
Кстати, я так понимаю, бросая сейчас взгляд на свой монитор, они у себя могут видеть то, что я пишу, если организация ещё функционирует. Привет, ребята, тогда! Не беспокойтесь, я никого не предал, сами всё видели и знаете. Я и крови-то не сильно жажду, но что-то не даёт мне поступать иначе. Тихо надеюсь, что мы со мной, и такими как я, не просчитались настолько, что у нас всех будут проблемы, но наоборот. Тогда это всё, на радость мне, в большей мере совпадает с моими внутренними установками. Видимо, я пойду дальше! Видимо, до конца — без конца! И, скорей всего, каждый день, если мне будет удаваться отправить на тот свет очередное животное, их десяток, сотню, я буду становиться счастливее. Ай, да что там говорить? Седой, привет!!!
Ну и много чего ещё было в нашем обучении. Управление различной техникой, обращение с оружием. Что-то из этого изучали мы скрупулёзно, что-то поверхностно. Самолёт посадил несколько раз на имитаторе. Но это так, для общего развития — зато теперь знаю о закрылках, сигнальных огнях и прочее.
Ах, да. Напарник. Нам предстояло работать вдвоём. Супер-человек по своим душевным качествам. Правильный и чёткий, как я. Тысячу раз подумает прежде, чем кого-то обидит, а и потом не всякого, но кто очень сильно заслужил. Мощный физически. За метр девяносто, не толстый. Одной рукой консервную банку комкает, как нормальные люди фольгу. Из принципа решил выдержать его рукопожатие. Думаю, он меня пощадил; но кисть до сих пор иногда даёт о себе знать какой-то внутренней болью. Мы, каждый, умели делать всё, что умеет другой, и на соответствующем уровне. Мы вырабатывали одинаковое мышление и сугубо свой сленг— каждый должен был с большой вероятностью предполагать, что за стенкой делает его напарник при тех или иных обстоятельствах, и мы должны были уметь вести диалог понятный только нам двоим. Нас заставили обоих проходить через десятки лишений и проблем, что заставляло наши души сближаться и сближаться. Мы стали одним целым, одним литьём. Степень доверия и уверенности друг в друге были настолько высоки, мысли наши настолько переплелись, что даже компьютер не мог идентифицировать нас, если ему доставалось анализировать только наши интеллектуальные способности. Пару раз нас заставили выпить спиртное. Короче, прошли с ним и огонь, и воду, пока проходили обучение, а иногда и в буквальном смысле. У нас были одинаковые позывные — «Сержант». К кому из нас обращались, приходилось понимать по интонации. Тоже, наверно, как инструмент нашего единения должно было срабатывать. Но обращаться друг с другом было удобно.
