Эта фраза ни к чему не обязывала меня. И я произнёс её полушутя, рассчитывая, собственно, на агрессию полицейского, чтобы он меньше думал, а больше делал ошибок.
К моему удивлению он выдвинул ящик у своего стола и извлёк из него плитку шоколада. Раскрыл её, поломал на куски, положил передо мной, и, взяв одну дольку, отправил её себе в рот.
Я, действительно, хотел есть. Но что это означало? Что это был за цирк? Я представил, как я сейчас тянусь руками в наручниках к шоколаду, как в воздух взлетает резиновая дубинка и опускается мне по рукам. Очень больно! Можно и просто в этот момент ухватиться за наручники и начать выламывать мне руки — боли будет достаточно, чтобы попытаться меня надломить психологически. И вот так, собственно, и начнётся мой допрос.
Внимательно наблюдая за телом полицейского, я потянулся к шоколаду. Сантиметр за сантиметром мои руки приближались ближе и ближе, а он не выказывал ни тени раздражения, агрессии или чего-то задуманного. Кусочек оказался у меня в руке, и я отправил его в рот. Что за хрень? Почему всё так происходит? Чёрт! Она с наркотой, но ведь и он съел, — подумалось мне.
— Сколько мне нужно съесть? — спросил я, надеясь, что получу ответ по его глазам.
— Ешь, сколько хочешь, я уже ужинал.
Я окончательно растерялся.
Прошло ещё полчаса или чуть больше. По моим расчётам должно было быть около девяти или половины десятого.
У полицейского зазвонил телефон.
— Не, не, не, вы что? — сказал он. — Я сейчас с ним спущусь к вам через чёрный ход, будьте там, где сейчас находитесь.
— Вставай, — обратился он ко мне.
Мне стало немного страшновато. Происходящее не походило на гражданский процесс по работе с преступником.
— Мы в суд? — спросил я.
Вместо ответа он извлёк пистолет и зарядил его какой-то иглой. Затем достал вторые наручники и бросил их мне к ногам.
— Пристигни себя к ноге, — и, демонстрируя моему вниманию заряженный пистолет, добавил, — чуть что — заснёшь мгновенно, как вчера.
— Мы в суд? — переспросил я, медля, и лихорадочно ища способ оказать сопротивление, но, поняв, что нахожусь на «серьёзной» мушке, закрепил наручник одной частью на своей руке, а вторую прикрепил к ноге.
— За миллионом, — усмехнулся он.
Чёрт! Что же происходит? Я терялся.
— Ну серьёзно… — протянул я.
— Иди, — указал он мне дулом направляемого на меня пистолета, куда именно мне направляться.
Я, скрюченный, как обезьяна заковылял к двери.
Меня посетила мысль, что я понадобился не государству, а тем, у кого моя дочь, чтобы избежать моего мщения. И оттенок радости коснулся моего сознания — ведь я понадобился этим людям живым, они меня не убили сразу, ко всему прочему назначили выкуп, и, скорей всего, не собираются убивать в ближайшее время. Если меня «покупают» для пыток — это хорошо. Шансы успешного завершения моего предприятия увеличиваются. Вот только вода и шоколад. Это не характерно для «плохих». Эти мысли вызвали во мне тоску. Полицейский, видимо, прочёл у меня это на лице.
