После такой заварухи, как это часто показывается в кино, в небо поднимаются стаи ворон, и повсюду разносится эхо их карканья, а тут: почти тишина, зелень кругом ласкаема ярким солнышком, редкий ветерок, чириканье воробьёв. Я снова обратил внимание на жгучую жару от раскаленной стены здания.
Они знали — кто я. Я это понял по их глазам. Но они знали меня, как того, кто я сейчас. Моё настоящее имя им не было известно. Всё равно. Значит, мне не удалось исчезнуть с киноленты. Кто-то методично продолжает отслеживать мои перемещения и мои наивные попытки скрыться. И эти «кто-то» не подозревают о моём намерении через известное время найти и спасти свою дочь, но, скорей всего, они рассчитывают мою цель воздать им по заслугам — тем, из-за кого я сейчас тот, кто есть и там, где я есть. Итак, за мной с завидным успехом следят.
Подумав так, я вскочил с земли и бросился в свою каморку. Оттуда пробрался в помещение рядом с моим, открыл окно, выбрался через него наружу и одного за другим затащил туда трупы солдат.
Чуть отдышавшись, я забегал туда — сюда от стены к стене, не обращая внимания на только что убитых мною людей, и первой мыслю, со всей справедливостью, я обвинил себя в бездействии последние три дня. Пока я тут пожирал пакеты с едой, кто-то методично думал (с унижением для себя отметил, что я, скорей всего, небольшая часть от всего проекта этих «кого-то»), и вот результат — меня навестили. А ведь я наивно полагал, что изощрённо и эффективно замёл следы, что ни одна ищейка не должна была меня тут отыскать, но это произошло! У всех солдат нашего штата стоят чипы в сердце, а сейчас, когда эти два сердца перестали биться, у кого-то на телефоне, кто в этом очень заинтересован, выскочило сообщение примерно такого содержания: «тот-то и тот-то не выполнил задания, потому что он уже никогда ничего не сможет сделать». Маловероятно, что эти двое, переодетых в пограничников, случайно меня нашли; и уже без разницы, успели они или нет сообщить о моем местонахождении. С такими лицами, да с автоматами, случайно ни на кого не «напариваются». Теперь я даже не знаю, где заканчиваются границы, до которых простираются их возможности отслеживать меня. А если это происходит благодаря оборудованию, которое во мне? Зачем быть такой организации, как наша, зачем надо было потратить столько времени и средств, так серьёзно обучить сто человек, располагать такими средствами, зданиями, таким потенциалом, чтобы оказаться такой уязвимой? Если только… Если только эта организация не есть сама часть всей системы, на так называемою борьбу с которой она создана самой этой системой! Но зачем? А затем, чтобы это святое место не заполнилось подлинными намерениями и субъектами; чтобы была создана достаточная видимость борьбы, и у других не возникло желания создавать такое же, но примкнуть к уже готовому! А теперь мы вышли из-под контроля, и нас следует уничтожить. Но я скорей поверю в нереальность этого мира, чем в это! Я достаточно повидал за эти четыре месяца и столько же изучил, чтобы понять, что это не так. Однако, теперь можно рассуждать, как угодно, но меня вычислили. И надо опять сбегать или нападать. С удовольствием стал отмечать восстановление нормальной работы мысли. Так. Что-то было ещё… Что-то странное… Меня что-то поразило во всём этом. До сих пор эхом то ощущение разносятся у меня внутри. И тут же я вычислил. Моё поведение, когда меня «взяли», и способ, каким это получилось сделать. Во-первых, чтобы заставить меня оказаться в положении лёжа, применили какие-то гипнотические технологи, может и прямой гипноз, но это невозможно, у меня иммунитет! Значит, что-то оказалось сильнее меня. И сколько раз я ещё испытаю действие этого чего-то? И когда, и где? Дальше. Моё поведение. Я не сплоховал, далеко не сплоховал! Но как у меня получилось это всё проделать? Это не было моё поведение! Как у меня получилось пустить слёзы? И я бы никогда не стал лизать ботинки людям! Значит, меня не плохо напичкали рефлексами и способностями. Значит, то, что нам говорили про это — оказалось правдой, причём правдой впечатляющей в том смысле, что можно не бояться, что меня убьют, если в природе для меня будет существовать хоть малейшая возможность избежать смерти. По этой причине я не смогу убить себя. По сути, мне изменили природу — не очень-то оно как-то с одной стороны.
