— Если бы твой отец видел тебя… — начала я.
Он повернулся и посмотрел мне в глаза.
— Если бы он видел тебя таким, каким я увидела тебя тогда в больнице, клянусь, он был бы горд тобой. И еще, я гордилась тобой! В тот день мне тоже захотелось стать врачом. И об этом тебе говорит девушка, которая постоянно заваливала химию.
Он усмехнулся:
— Правда?! А я-то думал, что я «просто крутой».
— Я же вычеркнула эти слова, разве нет?
Чертова записка!
Он рассмеялся, и я вместе с ним.
— Твой отец был хирургом? Твоя мама — хирург и директор больницы. Ты — хирург, и твой брат учится на хирурга... Я просто робею.
Он гордо вскинул свою голову, и я закатила глаза.
— А кто твои родители?
— Мама преподает курс афроамериканской и африканской истории в университете Аляски. Она иммигрировала из Южной Африки, когда ей было четыре года.
— А отец?
— Мой папа — астроном. Он тоже преподает в университете. Но в период костров и летних палаточных лагерей он становится главным рассказчиком — представителем коренного населения Аляски. Он наполовину эскимос, наполовину англичанин. То есть во мне намешаны южноафриканская, английская и эскимосская кровь.
Илай, задумавшись, кивнул.
— Я всегда хотел узнать историю своей семьи, но, насколько я знаю, до сегодняшнего момента мои предки всегда жили в Америке. Теперь я вдруг почувствовал, что хочу изучить это вопрос глубже.
— Займись этим.
— Получается, оба твоих родителя преподают, а ты решила стать художницей? Бунтарка, так сказать. У тебя есть братья или сестры?
Я бы хотела, чтобы он не спрашивал об этом. Повертев бокал в руке, я допила остаток вина.
— Теперь уже нет.
К счастью, он не стал меня расспрашивать об этом.
Илай
Сняв ботинки, я прошел в свою гостиную и лег на диван. Мне хотелось узнать о ней больше, но я понимал, что не имею права настаивать. Тем более, когда она так старается улыбаться тому, что причиняет ей боль. Теперь я четко знал, что у нее два типа улыбки: одна — искренняя, когда она счастлива, а другая — защитная. Если Гвиневра расстроена или задета, она все равно улыбается, но за улыбкой прячет свою боль.
Она была так красива в этом свадебном платье… О чем я думаю, черт возьми?!
— Очевидно, слишком много вина, — пробурчал я себе под нос.
— Где?
Подскочив на диване, я увидел своего младшего брата, выходящего из моей спальни в моей рубашке, рукава которой были слишком длинными для него, и он попросту закатал их.
— Что ты здесь делаешь? И почему на тебе моя рубашка?
