- Логика во всем этом есть. Высвечивать "автора" Юровскому ни к чему. Возможно, слушок о Войкове - это только прикрытие настоящего "писца". А что? Его и в самом деле надобно охранять наитщательнейшим образом! Если что - кто допишет? Ведь государь никак не поверит новой руке.
Он был прав, этот ротмистр...
И вдруг спросил:
- Кудляков... А ты и правду считаешь, что твой царь - ну, ни в чем, ничегошеньки не виноват?
Ротмистр негромко рассмеялся, и смех этот был не то сумасшедший, не то покойницкий.
- Он ведь и твой, матрос... Что ж, отвечу как на духу: виноват. Только не в том, в чем вы все уверены. Не угнетатель он, не тиран... Он правитель земли русской... А виноват он - ты только не бросайся, не трясись - виноват он в том, что после пятого года не поставил столбы по обе стороны дороги из Санкт-Петербурга в Москву и не повесил всех социалистов. До одного. Начиная с вашего Ленина и Троцкого. Не сердись только...
Захотелось дать жандарму в зубы. От души. Но почему-то вспомнил мятое лицо, Георгиевский крест на гимнастерке и... очи. Ее очи. Удивительные. О таких и мечтать нельзя. И во сне такие не увидишь...
- Чего сердиться-то... - проговорил, налегая на мягкий знак, как бы на местном идиотском диалекте. - Мы вроде бы и понимаем. Ваше благородие... А уж если серьезно - кто знает... У меня в голове крутятся колесики, как в ходиках настенных, а правильный час пока не высвечивается. Но это посмотрим.
Кудляков улыбнулся. И Ильюхин ответил улыбкой. Этот бывший дворянин и офицер Охранки был симпатичен ему и с каждым днем нравился все больше и больше.
Только вот кто пишет, кто?
- Знаешь, Ильюхин, - грустно сказал Кудляков, - я ведь родился в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове, на восьмой линии. Там - ближе к Среднему проспекту - была мужская гимназия, ее я и закончил в девятьсот четвертом - как раз первая революция началась... Именно тогда я и понял, как не прав твой любимый поэт: "нам жаль их сытость разрушать..." Мою, моих родителей, государя и его семьи... Это ошибка гения, Ильюхин. Но ведь он ее повторил, повторил, понимаешь? "Презренье созревает гневом, А зрелость гнева есть мятеж..." А ведь Пушкин - тот был поумнее, нет - дальновиднее был: "одним только улучшением нравов и без всяких насильственных потрясений", понимаешь?
- Твой нрав улучшишь... - пробормотал невнятно, но Кудляков услыхал.
- Не во мне дело. И не в тебе. И не в Войкове. Лет через сто или пятьдесят Россия - уже при сыне Алексея Николаевича - стала бы первой державой мира!
