– Сюда!
Голос регулятора достаточно громок и близок, чтобы расслышать его сквозь мешанину прочих звуков. Я едва не падаю, зацепившись голенью за ржавую железку. От острой боли на глаза наворачиваются слезы. Я опускаюсь в узкое пустое пространство между стеной и грудой хлама, медленно сдвигаю лист металла, чтобы он прикрыл меня.
Теперь надо ждать.
Каждая минута тянется мучительно долго. Сильнее всего на свете мне хочется заткнуть уши и погрузиться в тишину. Хоть бы заглушить жуткий звуковой фон, окружающий меня: крики, глухие удары дубинок, рычание и лай собак. И еще – просьбы и мольбы арестованных, закованных в наручники. «Пожалуйста, вы не поняли, отпустите меня, это ошибка, я не хотел…» Лейтмотив повторяется снова и снова.
Я думаю о Лине. Она наверняка лежит в безопасности в своей кровати. У меня сжимает горло, и я понимаю, что сейчас заплачу. Какая же я дура! Лина права. Это не игра. Оно того не стоило – жаркие, потные ночи, поцелуи со Стивом, танцы. Полная бессмыслица…
Единственное, что имеет значение, – собаки, регуляторы и ружья. Вот, где истина. Убежище, мое скрюченное тело. Ноющая шея, затекшие плечи. Это моя единственная реальность.
Я зажмуриваюсь. Прости, Лина. Я представляю, как она шевелится во сне, сбрасывает с себя одеяло. Я чувствую утешение. По крайней мере, Лина далеко отсюда.
Время эластично, оно зияет, как пасть, затягивает меня в длинную, узкую, черную глотку. Хотя в подвале градусов тридцать с лишним, меня бьет озноб. Когда шум рейда начинает утихать, мне становится страшно, как бы меня не выдал стук зубов. Я понятия не имею, сколько часов или минут я здесь сижу, скорчившись у стены. Зато я не ощущаю никакой боли в спине и плечах. Я словно обрела невесомость и не контролирую мышцы.
В конце концов, я выглядываю из-за листа металла, затаив дыхание. Все тихо. Регуляторы ушли и, конечно, переловили всех, кого только смогли. Тьма непроницаема. Мне по-прежнему не хочется рисковать и подниматься по лестнице, но потребность выбраться отсюда нарастает во мне с каждой секундой. Скорей!
Я на ощупь пробираюсь к комнате с окном, которое едва-едва различимо. За ним в лунном свете поблескивает трава в росе. У меня дрожат руки. Когда я подтягиваюсь, то утыкаюсь лицом в грязь, вдыхаю запах растений и борюсь со стремлением закричать или разрыдаться.
На небе, огромном и безразличном, сияют безжалостные звезды. Высоко поднявшаяся круглая луна заливает деревья серебром.
