– Думаешь, ты что ли стала божьим одуванчиком?
Я потянулась к фамильяру, но тот вовремя отскочил, и в руки не дался:
– Только попадись мне, паршивец!
– Ой-йо-йой! Мне уже начинать бояться или после завтрака?
– Какого завтрака? – насторожилась Увала.
– Вкусного и сытного.
Орчанка подбоченилась:
– А три булки завтраком не считались?
– Тьфу, кто еще помнит этот легкий перекус? – и потянулся за ватрушкой. Пока Увала опомнилась и отодвинула от мыша тарелку, тот успел схватить три.
– А ты не лопнешь, животинка? – с сомнением протянула я. Где у него только все помещается?
– Кто? Я? Да ты что смеешься, ведьма?!
Вновь проявив странное единодушие, мы с орчанкой одновременно изобразили серьезность. Мол, о каких шутках идет речь?
– Хорошо, торжественно обещаю, как только учую что правильно не идет, а просится обратно… Сразу выйду из таверны, чтобы не заляпать твои прекрасные скучные стены, женщина. И тебя ведьма, так и быть.
Веселый смех вновь наполнил кухню. Видимо, не я одна живо представила, обрисованную Букой, картину.
– Весело тут у вас… – покачал головой Ольжич. – Часто так?
– Реже, чем хотелось бы, – ответила Увала.
Мужчина тут же насторожился. Он спокойно отставил кружку в сторону, отложил наполовину съеденную ватрушку и развернулся к жене:
– Опять кто-то охочий до чужого добра приставал?
Женщина нервно повела плечами:
– Нет, Ольжич, все хорошо.
– Увала, – с предупреждением в голосе сказал он. Даже мне стало не по себе от силы зверя, что неожиданно стала так явно ощутимой. – Не ври мне. Ты обещала.
Орчанка стушевалась, скомкала фартух. Для полноты картины еще не хватало, чтобы носком туфельки зашаркала.
– Вран заходил, – наконец, призналась она.
– Вран значит? – в глазах оборотня зажегся нехороший огонек. – Хорошо, любимая. Я вырву ему ноги.
– Ольжич!
– Больше заходить не будет.
– Не надо, миленький! – запричитала женщина, крепко обняв мужа со спины. Точно тот мгновенно собирался заняться вырыванием ног неизвестного мне Врана. – Он же потом всю городскую власть на нас натравит!
– Боишься? – немного отстранился Ольжич, заглядывая в лицо жене. – Не доверяешь мужу, Увала?
Орчанка побледнела.
Я неосознанно вжала голову в плечи. Бука прекратил жевать. Оборотни славились справедливым, но горячим нравом. И даже дыханием не хотелось привлекать к себе лишнего внимания, вмешиваться в семейные дрязги. Неблагодарное это дело. Милые бранятся, ведьма – остается крайней. Милые опосля сладко мириться будут, а ведьме – раны зализывай.
