За неделю у них с Эриком фон Гиндельбергом выработалось четкое расписание – точность выполнения можно было проверять по минутам.
В шесть утра он вставал – Агата всегда просыпалась, когда полы начинали скрипеть под тяжелыми мужскими шагами и собачьими лапами. Хозяин дома вежливо здоровался с собаками, иронично беседовал с Гроном, нежно с Эльзой. Кстати, Агата заметила, что даме разрешалось капризничать. После еды собак выпроваживали наружу.
В семь пятнадцать барон стучал ей в дверь. Негромко. Аккуратно. Но как-то очень выразительно.
«Да, я отдаю себе отчет в том, что вы в моем доме, в постели, из которой вам запрещено вставать без крайней необходимости, – говорил этот стук. – Я понимаю, насколько это все двусмысленно. Но я должен о вас позаботиться. И знаете, мне это приятно…»
– Войдите, – отзывалась Агата…
И в звуках ее голоса слышалось:
«Я, наверное, должна протестовать. И требовать, чтобы меня отправили в больницу. Или домой. И вообще, я в ночной сорочке при постороннем мужчине! Просто ужас! Но… Обо мне так давно никто не заботился. Я уже и забыла, что так бывает… Мне так спокойно рядом. И так хорошо пишется… Как никогда…»
– Вы принимали лекарства? – спрашивал он, всегда поворачиваясь к ней спиной, пока она ела.
– Да, – отвечала она этой спине.
– Доктору все еще не нравятся анализы вашей крови.
– Спасибо за ягоды.
– Я заметил, что их вы едите. В отличие от выпечки, которую оставляете нетронутой.
– Я еще и шоколад люблю. С орехами, – призналась она.
– Доктор пока запретил. Подобная пища может спровоцировать кашель.
– Я понимаю.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь… – вдруг сказал он. – Как я понял, великий писатель у вас в семье – это ваш супруг?
– Совершенно верно.
– И книги выходят под его именем. И к вам, официально, это не имеет никакого отношения.
– Людвиг – замечательный выдумщик и рассказчик. Слушать то, как он рассказывает в лицах свою историю, как проживает ее вместе с героями… Это просто удовольствие. Но… он не умеет переносить свои слова и мысли на бумагу. Совсем. Получается слишком шаблонно. Деревянно. Просто никак.
– И? Вы сначала стенографируете?
– И это тоже. Стенографирую, уточняю те места, которые понятны ему как писателю, но не совсем понятны мне, как слушателю. Договариваюсь о структуре книги.
– А потом вы художественно оформляете его байки?
– Истории…
– Простите.
– Ничего. Людвиг искал неболтливого филолога записать его книгу. Того, кто в перспективе мог бы научить его писать. Так мы познакомились.
