— Старая избушка в Чистом лесу, — зашептал я в духе «юродивого», — кровь на пурпуре.
Громов отшатнулся, стукнувшись маленькой головой о деревянный верх кресла. Сухой полый стук. Пауза. Он перевел дух.
— Сильно! На секунду вообразилось, будто вы… — повертел пальцем у виска. — Я даже струхнул.
— А может, я и впрямь… — я повторил жест, а у него вдруг вырвалось:
— Нет.
— Нет? Пурпурная комната существует в природе?
— Это же вам такой «сюр» приснился. Я ни при чем, я ничего не знаю.
Я не выдержал:
— Как вы все странно себя ведете!
— Про «всех» не знаю, про себя скажу. Мы собирались с Ладушкой в Пицунду. Внезапно она отказывается. Без объяснений! Трубку берет мужчина и предлагает «поговорить». И вот я здесь.
Он глядел выжидающе, я промямлил: вживаюсь, мол, в новую среду, возобновляю интересные знакомства, к Тихомировой зашел по-соседски и т. д.
— Ладно, считайте, со мной интересное знакомство вы возобновили. Вопрос исчерпан.
Однако он не уходил, закурил новую сигарету; извивающаяся струйка перетекала в открытую балконную дверь, в свежесть майской ночи.
— Это ваш дед? Вы действительно внук адмирала?
Это забавное определение (в стиле сына лейтенанта Шмидта) сопровождало меня в писательских сферах… что-то вроде виртуальной визитки.
— Вы сомневаетесь?
— Да нет, даже некое сходство налицо… Потрясный старик, вылитый вельможа-воин восемнадцатого столетия. Вы отговорили Ладушку от Пицунды?
Спрошено как бы между прочим, но сама утрированная небрежность тона свидетельствует о крайней заинтересованности.
— С какой стати?
— Вот я и спрашиваю.
— Я даже удивился, утром она так рада была этим путевкам.
— Вы и утром виделись? Может, и ночку вместе провели?
Юлий выдерживал тон, а взгляд затравленный и сигарета подрагивает в тонких пальцах; почему-то стало жаль его, и я поспешил прояснить утренний эпизод с Тихомировой…
— Так что не со мной она разговаривала, а с Покровским. Она вам очень дорога?
— Кто?
— Лада ваша.
— Очень. Я никогда ей не изменял — запомните это! — никогда.
Разговор обретал все более причудливый характер; подтекст его был для меня недоступен. В чем сюрреалист оправдывается? Какое мне дело, изменял он своей подруге или нет?.. Вот какое — осенило! — вот в чем исподволь старается убедить меня Громов: он не изменял Тихомировой с Юлой. Юлий и Юлия — совпадение случайное, но словно из романа восемнадцатого столетия… Руссо…
— Нам приходится скрывать наши отношения, — продолжал изливать душу ниспровергатель традиционной прозы, — из-за ее сына.
