— Кружку и ложку брать?..
— Ага. Еще и наголо подстригись.
Петрович поднялся и пошел к вешалке, где висел его плащ. И самым большим раздражителем для Ивана стала непоколебимая директорская уверенность.
— А если я откажусь? — набычился он, напряг все мышцы, глянул враждебно.
Директор выдержал взгляд и нисколько не испугался.
— Тут из милиции звонили. Из городского отдела. Осведомлялись про тебя, — известил он. — Ты там в городе какого-то атамана в нокаут послал.
Ивана шатнуло.
— Да ты в обморок-то не падай, я своих не сдаю. Высказался о тебе положительно и сказал, что ты уехал. Заранее пришлось сплавить, — Петрович самодовольно ухмыльнулся. — Ты, по моей сводке, уже неделю на Севере.
— Какой же он атаман? — пролепетал Иван, защищаясь от нехорошей догадки, и нервно теребя в руках кепку. — Он такой-сякой… У него серьга в ухе была!
— В каком? В левом или правом? — спросил Петрович.
— В правом… Нет, в левом.
— Значит, сирота, — Петрович снял с вешалки куртку. — По казацким канонам. Уж я-то знаю. Помнишь моего батю, Петра Акимыча? Тоже из казаков. Только расказаченный. Умер батяня, не дождавшись восстановления в правах.
— А усы-то… усы, какие были, — бормотал Иван, припоминая. — Бесцветные, жиденькие, у иной бабы гуще.
— Это у моего бати-то? — рассердился директор, задрал гладковыбритый подбородок. — Ты че гонишь? У него были настоящие казацкие усы. И борода — лопатой.
18. Прощание со славянкой
Иван шел домой темной улицей, на которой не горел ни один фонарь, и горестно мотал головой. Теперь он уже не сомневался, что тот мужик, которого он послал в нокаут, был его родственник, Александр Исаевич Борздун. И не только родственник! Он же его кандидатом в правозащитники выдвинул. И сам же, дурачина-простофиля, защитника упразднил.
И это еще не все. Сироту ведь обидел. Пусть хоть сирота уже в зрелом возрасте и шести пудов весу, но это статус на всю жизнь. Вот чего себе не простит! Навообразил, черт те что, Штирлиц долбанный. Бойцы невидимого фронта, явочная квартира… Ну, остановился человек в гостинице; при первом удобном случае в деревню собирался наведаться. Сейчас от стыда только на Север и рвать когти. Конечно, Петрович жук еще тот, но на этот раз правда на его стороне: не свои функции ты, Иван, на себя берешь. Что человека-то осуждать? Покойная мама бы сказала: «Не суди и не судим будешь». Сам как в ресторане себя повел. Как кобель за сучкой с цепи сорвался…
Галина, увидев его, переполошилась: «Ваня, тебя чего так перекосило?» Он нехотя объяснил про командировку. Про то, что Александра Исаевича в нокаут послал, смолчал.
