— Иван Михалыч, а если попробовать так…
— Иван Михалыч, а если…
— Иван Михалыч, давайте еще раз…
Иван Михайлович отмахивался от советчиков, как от слепней, обеими руками.
«Зачем это я как неприкаянный таскаюсь по студии и мешаю другим работать? — с возмущением спросил себя Гостилицын. — Что я нынче, с ума сошел?»
Когда он возвращался назад, лестничная площадка заметно опустела. Торчали три незнакомые невзрачные фигуры, и сияла вечно жизнерадостная физиономия Васеньки Шляпоберского.
— Пойдем со мной, — коротко приказал ему Гостилицын.
Васенька покорно зашагал за Гостилицыным, гадая, зачем это он понадобился сердитому режиссеру.
Вернувшись в свой кабинет, Гостилицын достал экземпляр сценария и на углу его размашисто написал: «Роль профессора Дубасова — Отелкову».
— Вы, кажется, с ним друзья? — спросил он Васеньку.
Тот пожал плечами:
— У меня все друзья, Герман Андреевич.
— Это очень плохо, брат Шляпоберский, — серьезно заметил Гостилицын.
— Почему? — изумился Васенька.
— Потому что друзья — безжалостные воры. Они воруют время.
Васенька беззаботно махнул рукой:
— Мне его все равно девать некуда.
Наивная обаятельность его позабавила Гостилицына. Васенька вообще чем-то ему нравился. Вероятно, тем, что из всех стоиков «Аглицкого клоба» он был наиболее ярким.
— А твое мнение об Отелкове как об артисте?
— Нераскрывшийся Кин! Жан Маре в квадрате! — воскликнул Васенька.
Гостилицын вручил Васеньке сценарий:.
— Будь любезен, передай ему сегодня же.
Васенька взял сценарий, повертел, вздохнул и уставился на режиссера.
— Ну что? — спросил Гостилицын.
— Герман Андреевич, а вы еще не сняли меня с роли?
— С какой это?
— Жениха. Вот такой крохотной! — И Васенька показал мизинцем, какую роль отвели ему в этом фильме.
— Пока еще нет.
Обрадованный Васенька выскочил из кабинета и побежал искать рубль на такси.
Во второй половине дня Отелков с Уродом вернулись домой. Времени было девать некуда. Иван Алексеевич хотел было навести в квартире кое-какой порядок. Однако дурное настроение выбило его из колеи. Из головы ни на минуту не выходил разговор с Гостилицыным. И ничего приятного он не сулил Отелкову.
После этого разговора Иван Алексеевич мог рассчитывать только на роль поводыря собаки. Утром привозить ее на студию, а после съемок отвозить домой. Отелков задрожал от обиды. Перетирая тарелки, он как попало швырял их на стол и, стиснув зубы, шипел:
— Нет, этого не будет! Или я и собака, или никто!
Когда тарелка выскользнула из рук, Иван Алексеевич выругался и, расшвыряв ногой черепки, повалился на кровать.
