Он вдруг замер перед окном: к дому, отмеряя метровые шаги, сворачивала бабка Горошиха.
— Слушай, Маш, ты не знаешь, че с Горошихой? — соскочил Майоров с крика на шибко недоуменный тон. — Она вроде того, завернулась на своем богатстве. Про золото какое-то ходит баламутит. — Толька попятился, вышел в дверь спиной, понял: разминуться со старухой не удастся, — юркнул в кладовку.
— Ох! — вздохнула бабка Горошиха и присела на сундучок у двери. — Запыхалась че-то. Здорово, Мария. Ты Натолия-то не видала?
— Видела, — махнула рукой Мария. — Первый раз, что ли? Каждый день, каждый день такой.
— Ниче он тебе не говорил нащет золота?
— Говорил… — пожала Мария неопределенно плечами.
— Ну дак и че думаешь?
— Не знаю. — Мария столбенела.
— А че не знать-то? Я не бесплатно, говори цену. А то вить измучилась я совсем, Мария, без зубов. Хлеб исть и то мякиш выковыриваю.
— Мучение, конечно, без зубов. У меня тоже коренной болит, все вырвать собираюсь, да некогда. Так вставить надо зубы. Счас протезы хорошие делают. У нас на работе одна…
— Об чем и речь, девонька. Монетки-то энти продай, если так не хочешь отдать. Кого вам имя делать, все равно валяются. Я бы зубы вставила. Золото, оно, говорят, луче всего для зубов.
Мария как-то потерянно поводила глазами по комнате.
— Ты какие монетки продать просишь?
— Царские, золотые.
Марии стало совсем не по себе — глаза у бабки выкатились, точно как у сумасшедшей.
— Че мешкаешь? Называй цену — сговоримся, — не терпелось старухе.
— Ты почему их, тетка Лиза, у меня-то просишь? — тихо, ласково проговорила Мария. — Я их, монетки эти, отродясь не видала, какие они есть.
— Как не видала? В шкапчике у вас валяются. Натолий мне сказал.
— Толька тебе говорил?!
— Но. Про Зинку Перегудову ишо сказывал, што от мужика на баи махнула.
— Куда махнула? Сейчас только вместе с работы ехали.
— Трешку дала ему… Одманул, че ли?!
Мария рассмеялась до слез.
— Подумала бы, подумала: откуда у нас золото? Пальто справить доброе не могу. Ну, паразит проклятый!
Горошиха еще не верила до конца Марии — не хотела верить. А когда уразумела, как-то осела вся, обрыхлела, стала жалко клянчить свои три рубля.
— Ты уж, Марея, верни. Откуль у старухи лишняя копеечка?
Мария помялась немного, отдала. Проводила старуху со двора, прицыкнув на собак: они вообще-то ни на кого не бросаются, лают только. Шла обратно, в сенках пахнуло денатуратом. Открыла кладовку — Толька сидел с бутылкой в руке, на этикетке которой нарисованы череп, крест-накрест и написано: «Осторожно — яд».
