А вечером ничего. Вечером хорошо. Поддадут с Ленкой, та возьмет гитару и споет:
А потом идешь по улице шатаешься,
И от слез ты на прохожих натыкаешься,
Ах, какое дело вам, что творится в сердце дам,
Все равно себя я дешево продам…
Конечно, какой-нибудь Андрей назовет песенку «жлобской». Но заскребет от нее на сердце, опьянит тоской, захочется встать, развести руками и крикнуть: «А лети все к черту!» Ленок кончит петь, подольет в стаканы и скажет: «Один раз живем, Людка! Один и помирать!» Голос у нее низкий, хриплый, что-то страстное есть во всем ее облике, удалое! И красиво у нее все это получается! Безбоязненно, вольно, широко!
Ефим открыл калитку, прошел вдоль двора и, проворчав: «Плашку не могут положить», — тщательно оскреб о скобу у приступка ботинки, поднялся на крыльцо и, будто о чем-то вспомнив, остановился. Уткнулся взглядом в низ двери: «Ишь че, ногами открывают…» Постоял так, оглядел двор, скользнул взглядом по дороге, вздохнул и вошел в дом.
Раннее утро. Чуть выглядывает из-за крыш солнышко, будто бы подсматривает — можно ли войти?
По железобетонному мосту громыхает арба. Поскрипывает двумя огромными колесами, скрежещет об асфальт ободами. На арбе вздымается стожок, покрыт целлофаном, перетянут веревкой. Тащит арбу маленькая, сухонькая, скрюченная старушонка. «Козявка», — как прозвал ее сосед, здоровый мужичина. «Хохотун» — так, в свою очередь, окрестила его бабка. Переваливается старуха с ноги на ногу, кряхтит и помаленьку, потихоньку прет, прет! С муравьем не сравнишь — куда ему! Путь проделывает каждое утро немалый: из Заречья, от самого почти леса, по мосту через реку — в центр, на базар. Встает раненько, чуть свет, режет в огороде лук-батун, укладывает на арбу, и часикам к шести, к половине седьмого уже на месте. А место у нее свое, постоянное, бойкое, недалеко от входа, под навесиком. Установит весы, свои, собственные (базарными пользоваться — денежку отдай, хлопотно), разложит лук по прилавку, ворохом, пучками — по полкило, килограмму. Делает все неспешно, но быстро, споро — навык. Чем-то напоминает рыбака, разматывающего снасти, напряженного, но смакующего в предвкушении улова момент ожидания. Последнее: из мешочка в консервную банку высыпается мелочь, а мешочек с рублями и тройками кладется в потайной карман фартука — сдача под рукой, застоя не будет. К первым покупателям готова: торчит из-за весов, зыркает настороженными глазками, будто какой-то мелкий хищник, и прямо-таки магнитит народ.
