— Але, мужики! Идите сюда, космонавтов кажут! — пьяно позвал Семен.
— Неужели в щель провалилась, — размышлял вслух Димка.
— Бог с ней, — махнул рукой Женька, — у матери полно их. Мать, найди пуговицу!
— Не надо, не надо, — запротестовал Димка. — Тут другая пуговица, не такая! Подпол здесь?
— Не-е, там.
— Все, пиши пропало! И как я умудрился! — Димка поднялся с колен. — Это фирменная пуговица — «Ли Купер»! Без нее штаны уже не то. Полцены им. Там, понимаете, фирма «Ли Купер», — пояснил он.
— Да-а, жалко. И в магазинах, поди, нету таких, — произнесла Тамара чуть ли не единственную за вечер фразу.
Всем стало как-то не по себе. Слишком уж много было туманного, непонятного с этой пуговицей: что за штуковина небывалая и какая сила в ней сокрыта?
— Половицу можно отодрать, — посоветовал вдруг Александр Конищев.
— Ладно, — мужественно сказал Димка, — рубашку навыпуск буду носить. Надо же!
— Если такая уж дорогая пуговица — оторвать половицу, и дело с концом! Прибьем, че ей сделается, — решительно встряла Анна.
Семен снова пристал с космонавтами. Никто не отозвался. Тогда он ткнул деда Василия в бок и поделился:
— Вот кто гробастает! — причмокнул губами, добавил: — Гробастают так гробастают! Лопатой гребут!
Старик не ответил: больно уж занимала его мысль, что вот в эту самую минуту кто-то летает аж там, в каком-то космосе, а он сидит тут на табуретке и видит их.
— Плинтуса старые, можем сломать, — засомневался Александр Конищев.
— Хрен с ними, с плинтусами! Мать или кто там!? Несите топор!
Принесли топор, выворотили половицу, достали пуговицу. Димка, возрадовавшись, сразу же ушел в боковушку — джинсами занялся.
Женька в одиночестве приложился к стакану — больше никто не захотел. Его охватила неуемная тоска. Проревев: «Жизнь моя паскудина», — он поднял топор и со всего размаху шарахнул обухом по столу. Слава богу, Анна убрала сервиз…
Всю зиму Женька безбожно пил, ни с кем не разговаривал. По весне ожил, взбодрился. Где-то в середине марта пригласил родственников, соседей, простился, взял небольшой чемоданчик и отправился в далекие края: не то на Чукотку, не то на Землю Франца-Иосифа, не то на Колыму…
Да везде он нужен: работник-то золотой! Он тебе и плотник, и каменщик, и слесарь, и… Как говорится, на все руки мастер!
Слава богу, прошел дождь: дорогу размыло, и теперь ни машин, ни людей… Вон и мост показался. Ефим протопает по нему, пройдет вдоль села, а там и дом. Обойти бы деревню задами, незаметно, огородами, чтоб никто не попался на пути и не пристал бы с расспросами, запереться бы в бане, лечь на полок лицом к стенке и уснуть… «Чавк… Чавк…» — отдается в голове. Ботинки новые, а насквозь промокли. Хорошо бы сейчас в сапогах-то, да оставил их Ефим в городе, в уборной за унитазом.
