— Непохоже, чтоб он спешил, — заметил Ришо.
— Непохоже. Похож на человека, которому нужно развеяться.
— Проследим?
Алеш бросил взгляд на часы.
— У нас еще кампус, и я сегодня провожаю Мирку.
Понимая, что напарник колеблется, Ришо выдохнул:
— Он не выглядит как преступник. Да и куда ему!..
Не как преступник. Как человек, которому есть, что скрывать. А до автобуса Мирки четыре часа… Студент почти скрылся за завесой водяной пыли. Поморгав, включились уличные фонари — через два на третий — так что еще пару вздохов Алеш мог наблюдать удаляющийся силуэт.
Наверное, он бы так и раздумывал, но Ришо принял решение за него. Заведя старенькую «Атрию», он закрутил баранку и развернулся на пустынной улице.
Алеш зажмурился.
— Только не говори, что никому не платил за права!
— Ой, да пошел ты… Если и есть во всем что хорошее, — напарник вдавил педаль газа и в фонтане грязных брызг устремился вниз с холма, — так это свобода, черт возьми! Вива, анархия! К черту двойную, все равно следить некому!
— ДТП, — начал Алеш и хотел закончить: единственное, за что проклятье не карает, оно ведь не по умыслу, и это единственное, за что еще судят.
Но Ришо уже притормозил на перекрестке, а потом сбавил скорость до черепашьей, чтобы не пропустить в сырой мгле нужный кампус.
— В первом математики, филологи… Второй. Ага, вот тут биологи. Господи, кому сейчас нужны биологи?
А кому математики? Они остановились перед угловатым зеленым корпусом, ночным кошмаром Ле Корбюзье. Стая воронья галдела над городскими прудами, устремившись к югу, почти сливаясь с подступившей тьмой. Они совершают это паломничество каждый день: утром на север, в Маковецкую дельницу, а по вечерам на свалку к югу от города. Да, бывало, что и Алеш спал с девушкой-биологом, это она рассказывала, и жила она аккурат в этом кампусе.
Меж бетонными корпусами гуляло эхо, в темноте казенного сквера бренчали струны. Да, верно: у них же там беседка! Алеш тоже сидел там, поздно вечером, и тоже накрапывал дождь, а влага, и тьма, и беседка проклятая — все казалось чудным сном.
Он так и сказал Ирене после поцелуя, а она пошевелилась у него на коленях, прижалась еще теснее и ответила: «Это не сон, милый. Это по-настоящему».
Высокий, почти пацанский голос надрывался:
Что делать,
Если наша вода горька,
Если в двери стучит чума,
Если жизнь — это боль,
Если время — наш враг?
Проклятье
Стынет на устах…
Ришо склонился к решетке микрофона и спорил с пожилым консьержем, тыча в стекло удостоверением. Полицейский просто ждал в сторонке, пока напарник разберется. Все-таки, удивительная штука этот студенческий мир! Сколько воспоминаний, а тогда все казалось и глупым, и горьким, и кое-что даже постыдным, а теперь вспомнишь — и хорошо…
