— Но… — еле вымолвил он.
— Живее! — рявкнул Разлогов. — Они мертвы, им уже не поможешь!
Взвыли турбины. ДШМ рванулся ввысь, на ходу убирая посадочные опоры и закрывая рампу десантного пандуса.
Стиснув зубы, Разлогов не отводил взгляда от узкой прорези смотрового триплекса. Небесная синь стремительно темнела, модуль выходил из атмосферы по крутой траектории.
В душе медленно разгоралась досада и злость. Он терял людей во многих схватках на просторах Галактики. Но еще никогда не оказывался в столь идиотском положении — древний колониальный транспорт, по сути, плюнул ему в лицо.
Командный модуль колониального транспорта «Скопули»
Воспроизведение записи закончилось. Антон остался сидеть не шелохнувшись, невидящим взглядом глядя на потухший экран и пытаясь «переварить» увиденное.
Сознание само вытолкнуло из глубин непривычное слово — Земля. Забытая прародина человечества, о которой так много говорила Клео. После тысячелетия забвения, далекие потомки тех, кто отправил сюда «Скопули», вновь открыли Стожар, уже не помня, что однажды уже пытались сделать это…
Воспоминание о Клео заставили мысли течь в другом направлении. Антон помнил все, словно бы это случилось вчера. Семь лет низкотемпературного сна спрессовались в сознании в несколько коротких мгновений.
Клеопатру, превратившуюся в неподвижную статую, Марков доставил обратно в командный модуль, оставив в одном из помещений технического уровня. Сомнения в совершенном поступке еще мучили его, но дело было сделано — он уже ничего изменить не мог. И ледяные объятия длительного анабиоза тогда выглядели во всех смыслах спасением — от тяжелого бремени одиночества, неумолимого времени и душевных мук…
Сейчас все изменилось. Антон понимал — ему не справиться без Клеопатры. Нежданные гости с далекой Земли раздавят его, рано или поздно. Защитный периметр всего лишь досадная помеха на их пути.
Антон, прекрасно осознавая эту простую истину, понимал и другой, более удручающий момент — ему было неизвестно, как вновь активировать кибернетический интеллект колониального транспорта.
Он остался один, в полном, глухом одиночестве.
Навсегда.
Мысль вызвала приступ тоски — неожиданной и сильной, до глухой боли в груди.
Антон вскочил с кресла, заметался по помещению.
— Должен быть выход, — пробормотал он, лихорадочно вспоминая в уме беседы с Клео.
Она говорила много о колониальном транспорте и о себе. Антон не мог толком вспомнить что-то, но одна фраза все же всплыла в сознании.
