В гардеробную вбежал встревоженный Миша Волынский. Сонечка схватила его за руку.
— Миша, едем! — приказала она. — Я больше ни одной минуты не хочу здесь оставаться!
— Через минуту покатим, — пообещал Миша. — У меня уже все погружено и подготовлено к возвращению.
Смородин, пытаясь вмешаться в неотвратимое течение событий, заговорил о том, что нелепо бежать в праздничный вечер из клуба в глухие горы, в тундру, к снегу и пурге. Но Миша стал между ним и Сонечкой.
— Отойди! — сказал он строго. — Не умеешь держать себя…
Смородин покорно опустил протянутую к Сонечке руку. Он был на полторы головы выше маленького Миши, но Миша смотрел на него важно и свысока. Он чувствовал себя сейчас сильнее всех Смородиных на свете.
Когда Сонечка с Мишей скрылись в сенях клуба, Смородин уныло поплелся в зал. Навстречу ему вышел улыбающийся Тураев.
— Трудный случай, — заметил он, кивая головой на захлопнувшуюся с грохотом дверь.
— Трудный случай, — мрачно согласился Смородин.
— А вы не вешайте носа, Василий Васильевич, — посоветовал старик. — Нет такого положения, из которого не было бы, по крайней мере, одного приемлемого выхода. Надо только пораскинуть мозгами и не побояться решительного поступка.
— Вы думаете? — с надеждой сказал Смородин и с такой благодарностью сжал протянутую ему руку, что Тураев охнул от боли.
Миша Волынский торопился, словно за ним была погоня. В половине двенадцатого последний огонек Ленинска скрылся за гребнем горы.
Начало пути проходило при хорошей погоде, В небе неистовствовало полярное сияние, потоки многоцветного пламени лились на землю. Даже включенные Мишей фары не могли оттеснить своими отблесками на камнях и снеге сумрачного сияния, низвергавшегося сверху.
Сонечка сидела молчаливая и ничего не видела. Она очнулась только, когда Миша громко выругался.
— Пурга задула, — с досадой ответил Миша на ее вопрос.
Теперь не было видно ни звезд, ни скал, ни сияния. Свет фар пропадал в белой невидимости. Стекла кабин залеплял мелкий снег, и даже механический «дворник» не успевал сметать его. В ушах нарастал мощный непрерывный грохот, заглушавший сиплое дыхание мотора и голоса. В фонарном свете с однообразной быстротой проносились, словно протянутые белые нити, потоки снега. Машина трепетала под нажимом ветра, как зверек в руках охотника. Временами казалось, что она вот-вот опрокинется. Скорость резко упала.
— Обледенение! — крикнул с тревогой Миша. — Здесь еще ничего, а на Лебяжьем, боюсь, не вытянем. Как ты насчет того, чтобы заночевать в избушке?
