Старый священник внешне напомнил актера Карлхайнца Бёма, у которого много лет назад я брал интервью для «Рундшау». У обоих было одинаковое рукопожатие, которое пробирало рукопожимаемого от макушки до пяток. Особенно впечатлила меня жена пастора. Ей было самое меньшее лет семьдесят, и последние остатки сил она вкладывала в то, что – по ее личному ощущению – было справедливо, но ради чего любой ее сосед и пальцем бы не пошевелил. Вместо того чтобы валяться у бассейна в Доминиканской Республике, потягивать «Бейлис» и наслаждаться покоем, она сидела в холодном октябре в Вене перед толстым блокнотом и ломала голову над тем, как спасти от верного выдворения из страны семью беженцев, о которой она еще три дня назад ничего не знала и которая теперь жила в ее доме. В юридических тонкостях я не разбирался, но какой-то маленький шанс еще был, если я правильно понял. Потому что, по словам Паевых, на первом слушании дела о предоставлении убежища шесть лет назад не присутствовал переводчик, хотя чеченцы тогда ни слова не знали по-немецки. Это означало, что Паевым срочно требовался хороший адвокат, которому, возможно, удалось бы заново начать производство по их делу из-за данной процессуальной ошибки. Такой адвокат, естественно, стоил много денег, и не было такой инстанции, куда супруги-протестанты могли бы обратиться за помощью официально, не выдав при этом, где Паевы нелегально пребывают.
Первым делом требовалась гарантия органов, что высылка из страны будет приостановлена хотя бы до тех пор, пока адвокат, которого пока даже не нашли и которому нечем было заплатить, не вникнет в дело и не сможет сказать, возможно ли здесь обжалование. Все это звучало чудовищно сложно и безвыходно. Но я не показал виду.
И если наше посещение и достигло какой-то цели, то лишь в том, что круг людей, участвующих в судьбе Паевых, расширился еще на двух человек и что каждый хотел внести в их судьбу свой вклад. Пара протестантов делала это чисто из любви к ближнему и во имя веры в богоугодную земную справедливость. Мануэль делал это ради своего друга Махмута и ради «Торпедо-15». А я делал ради Мануэля, то есть ради себя самого.
Дома мы быстренько переключились на рабочий лад и устроились более или, скорее, менее уютно. Затраченных усилий одного этого понедельника хватило бы на целую неделю. Зато имелись удивительно позитивные новости, которые на несколько часов заставили забыть о том, что значила для меня в последние годы моя работа, а именно – не значила ничего.
